Ангел света
Шрифт:
(Что ты почувствовал, когда это случилось? Ты думал, что сейчас умрешь? Или ты думал, что уже умер?)
Мелкий дождь, сеявшийся трое суток, нехотя прекратился. На небе появились фарфорово-голубые просветы, слишком яркие. Глаза у тех, кто плыл на каноэ, заломило. Что-то неладно. Мори, Ник, Тони, Ким. Что-то должно случиться. Это Ник виноват — это он настоял плыть дальше, когда все решили остановиться после шестичасового перехода? Ник — погоняла, Ник — торопыга.
— Да ну же, — бормочет Ник, двинув своего друга Мори под ребро, — опротивела мне твоя уродская рожа, опротивела мне твоя чертова река, ну же.
Ели, сосны, пихты, слепящие стрелы солнца на воде, живой
Приближаясь к порогам в три мили длиной — к убегающей вдаль ленте кипящей воды, — к порогам милях в тридцати восточнее озера Сёль, относительно которых их шутливо предостерегали (намочите вы там себе ноги, если ловко не сманеврируете), юноши услышали тихое бормотание кипящей воды — звук, предупреждающий о том, что впереди водопад. Надо подгрести к берегу, надо изучить карту порогов. Изучить карту повнимательнее. Однако Ник хочет двигаться дальше. Инерция несет его вперед — он так устал, что не хочет останавливаться. Позади длинный день — уже больше шести, одежда их промокла, терпение на исходе, то и дело прорывается раздражение. Тони вытирает лицо и, вяло пожав плечами, показывает, что ему все равно — он готов двигаться дальше. Ким хохочет и кричит:
— Черт с ними! — чмокает губами, посылая воздушный поцелуй в сторону Ника. — Черт с ними! Поехали! Через две минуты все эти пороги будут уже позади.
Один только Мори сидит, смотрит прямо перед собой, не в силах вообще реагировать. Ник вторично обращается к нему. А он не слышит, смотрит перед собой на стремнину, на вихрящийся влажный воздух. Его парализовала внезапная уверенность в том, что он здесь уже был и что это опасное место.
Здесь, на этой узкой реке, вьющейся меж высоких лесов по пустынным и прекрасным диким местам Западного Онтарио, на носу юркого зеленого каноэ фирмы «Призалекс», с нетерпеливым Ником Мартенсом на корме. Ник говорит:
— Мори! Мори! Согласен?
(Возможно, им тоже владеет это жутковатое ощущение deja vu, [10] ибо им с Мори часто случается испытывать одни и те же чувства, что озадачивает и раздражает Ника. А он предчувствует, что не все пойдет ладно? Что через минуту они будут кричать как перепуганные дети, когда оба каноэ перевернутся? Но ведь последние три ночи мальчики провели в мокрых палатках, прислушиваясь к дождю и рассуждая о таких материях, как мужество, умение достойно вести себя в трудных обстоятельствах и готовность умереть, когда придет время, — возможно, они решили, что, раз они рассуждают на столь смелые, серьезные, взрослые темы, это защитит их от реальной беды.)
10
уже виденного (фр.).
— Мори! Согласен? Поехали.
Ким и Тони рванули вперед — Ким на корме. А Мори сидит неподвижно, приподняв тощие плечи. Слабые глаза его ломит, несмотря на зеленые очки: солнце бьет в них остриями ярких копий со всех сторон, с тысячи направлений, колет, точно осколки стекла, — и это тоже знакомо.
— Да ну же, черт бы тебя подрал, — бормочет Ник, его ближайший друг Ник, запальчивый Ник, которым
Ну разве у Мори есть выбор? Плечи и верхняя часть спины у него пульсируют от боли; он понимает: надо настоять на том, чтобы подгрести к берегу, но Ким с Тони уже помчались вперед. Ник, сидящий сзади, готов его прикончить, так что у него действительно нет выбора. Он кивает, он соглашается. Каноэ рванулось вперед. И его вдруг понесло к тому месту, где нечто бесповоротное может произойти — уже произошло, — где может приостановиться физический закон жизни.
Один миг анархии — и все, что он познал, все, что можно познать, развеется.
— Смотри в оба! — кричит Ник.
Камни всех размеров, всех видов — валуны… скалистые уступы… белая пенящаяся вода… исступленная… оглушающая. Воздух превратился в воду — его быстро, панически заглатываешь. Черная вода, иссиня-зеленая вода, белая пена пузырится и ревет. Мимо пролетает камень, пролетает другой, слева, справа. Ник кричит в испуге и восторге, каноэ подпрыгивает, у Мори схватывает живот, ему вдруг до смерти хочется помочиться, а через секунду он уже забывает об этом. Они ныряют… летят… мчатся, словно бы над водой… и ничто не может их зацепить, ничто не может причинить им вреда. Мори Хэллек и Ник Мартене — семнадцатилетние мальчишки мчатся мимо высоких берегов, меж двух стен хвойного леса, которого они уже не видят.
Они будут жить вечно! Ничтоне может их зацепить!
А теперь влево — там водоворот, как раз под следующим порогом…
Упавшая сосна, вся гнилая… огромный белый валун со страшноватыми вмятинами — будто это глаза, нос, рот… камни на камнях… осыпи — гладкие, точно детская горка… привкус паники во рту… хвастливый крик радости… Мори, лишь несколько секунд тому назад считавший, что каноэ сейчас врежется в скрытый под водой камень… Неправда, что мы живем и умираем в одиночку, смотрите, вот мы вместе, смотрите, мы всегда вместе…
Оглушительный грохот. Еле различимые радуги танцуют над головой. А где-то в глубине, под ложечкой, шевелится страх. В ста ярдах впереди две согнувшиеся фигурки в дюралевом каноэ вот-вот исчезнут в тумане. Каноэ изрядно набирает воды, Мори с трудом дышит, нос забивают брызги, руки и ноги онемели, кровь бешено пульсирует в глазах. Он машинально выполняет приказания, выкрикиваемые другом. Выполняет не думая. Неправда, что мы живем и умираем в одиночку, смотрите, вот мы вместе в эту минуту, в эту страшную минуту, смотрите, вот мы вместе, мы всегда вместе…
ДРУЗЬЯ
Мори Хэллек — с обезьяньим лицом гнома: черты мелкие и будто собранные в пригоршню; светло-голубые слезящиеся глазки, курносый нос, толстые губы, заостренный подбородок. Кожа молочно-белая, нечистая. Прыщи, словно крошечные красные ягодки, покрывают не только его лицо, но и шею, и всю спину. Бедняга Мори! Такой уродливый. Подающий такие надежды. Со своими паучьими руками и ногами, близорукий, слегка заикающийся, с трогательной, берущей за сердце улыбкой. Мори — сын Джозефа Хэллека. Ему семнадцать лет, он учится в старшем классе школы Бауэра, а ростом всего пять футов восемь дюймов и весит 125 фунтов, этот бедняга Мори, добряк Мори, смущающий приятелей своими рассуждениями «о Боге», и «о Христе», и о том, что «жизнь — это дар».