Ангел света
Шрифт:
Однако я буду скучать по вас, дорогая. Пока вы будете в горах с вашими мужчинами.
— Как ты можешь разрешать этому старому убийце дотрагиваться до тебя? — часто спрашивает Ник. — Как ты можешь вообще разрешать ему бывать в твоем доме?
— Он одинокий старый человек, — медленно произносит Изабелла. — Он человек глубокий, сложный… это не просто убийца, в нем много всякого.
Она произносит это так лукаво, так весело и мило, что до Ника не сразу доходит смысл ее слов. Потом он разражается смехом. Он сжимает ее руку, сжимает
— Значит, ты признаешь, что он убийца!
— Только ради служения родине, — говорит Изабелла. — Да?
— Ради спасения своего наследия.
— А как насчет его жен и его пасынка — того, что прыгнул с моста Джорджа Вашингтона?
— Это был не мост Джорджа Вашингтона, это был какой-то менее импозантный мост, — медленно произносит Изабелла, стараясь вспомнить, — это было так давно… мост Куинсборо, по-моему… к тому же молодой человек многие годы страдал слабоумием, а в этом уж едва ли можно винить Мортона. Что же до жен — ну что поделаешь с алкоголичками?.. Это болезнь, никто такой участи не выбирает.
— Вторая его жена умерла ведь каким-то таинственным образом…
— Она свалилась с винтовой лестницы у них в доме, — говорит Изабелла, — но она была пьяна, она пила несколько дней подряд — все слуги это подтвердили… слухи, правда, ходили оскорбительнейшие: бедняга Мортон мог бы подать в суд, если б знал, какие жестокие, несправедливые вещи говорили про него!.. Ты неверно судишь о нем. Ник, право же, он просто жалкий, одинокий, сломленный старик. И мне кажется, я ему нужна.
— Я спрашивал: как ты разрешаешь ему дотрагивать ся до тебя? Дышать тебе в лицо? — раздраженно говорит Ник.
— Он до меня не дотрагивается, —с улыбкой возражает Изабелла, — во всяком случае, не так уж часто — не чаще, чем ты.
Ник коченеет — столь явно, столь мгновенно, что Изабелла понимает: этого он от нее не ожидал… хотя многие их разговоры вдвоем, общий расклад игры подводят к такому обвинению.
— И он не так уж часто дышит мне в лицо, — продолжает Изабелла, — думаю, он щадит меня: он ведь не дурак, он знает— знает, что далеко не так привлекателен для женщин, как был когда-то.
— Ничего он не знает, — покраснев от злости, говорит Ник. — Он абсолютно лишен способности смотреть на себя со стороны, и для него все люди гроша ломаного не стоят, в том числе и ты, — просто ему нравится твое лицо, или твоя наивность, или твоя молодость, так что не льсти себе — он не влюблен.
— А мне вовсе и не льстит, если кто-то в меня влюблен, — говорит Изабелла. — Дети любят меня… более или менее. И Мори любит меня. Но это в общем-то получается у них автоматически.
Тут Нику следовало бы сказать: Послушай, ты же знаешь, что я люблю тебя, так что давай переменим тему,но
Изабелла произносит неуверенно, забрасывая крючок с наживкой:
— А вот мой муж ничуть не возражает против генерала. Он ни капельки не ревнует к нему. Мори, как и мне, жаль старика: он человек достаточно великодушный и жалеет всяких несчастненьких.
— Мори не бывает дома, когда ты устраиваешь свои приемы, это ведь так удобно, что Мори отсутствует, — говорит Ник. И тут же, словно не сознавая, что противоречит себе, добавляет: — Нет, он возражает. Очень даже возражает. Не обманывайся на этот счет.
— Он что, говорил тебе, что возражает? — спрашивает Изабелла.
Ник молчит.
— Он тебе это говорил? Вы с ним меня обсуждаете? — как бы между прочим спрашивает Изабелла. — Мне просто любопытно, я не могу представить себе, чтобы ты и Мори говорили о чем-либо, кроме вашей драгоценной работы.
Ник передергивает плечами и уклончиво замечает:
— Мы говорим о самых разных вещах. Мы ведь человеки.
— «Человеки»?..
— Я хочу сказать — мужчины, мужья. А мужчины — такие же люди.
— И вы говорите обо мне, говорите о Джун? — спрашивает Изабелла.
— О Джун — редко.
На лице Изабеллы мелькает грустная ублаготворенная улыбка. И она ловко меняет тему, поскольку по неписаным законам их игры тот, кто заходит в обсуждении некоего слишком интимного предмета за определенную черту, — бестактен и оказывается в проигрыше по недомыслию. Она говорит:
— Если ты настаиваешь, я пожертвую стариком. Никогда больше не приглашу ни на один прием, где ты можешь появиться.
— А как насчет остальных? — спрашивает Ник.
— «Остальных»?.. А есть еще какие-то мои друзья, которых ты не выносишь?
— Остальных приемов. Тех, на которых я не бываю.
— Ты и этого хочешь! — в изумлении смеется Изабелла. — Значит, ты хочешь всего. Какой же ты, однако, ревнивый… Так ты настаиваешь?
— Конечно, нет, — холодно произносит Ник.
— Конечно, нет, — передразнивает она его.
— В твоей жизни я ни на чем не могу настаивать.
— А настроен ты иначе, — говорит Изабелла. И через минуту, надувшись, добавляет: — Иная у тебя стратегия.
Однажды в канун Нового года, вскоре после того, как Хэллеки переехали в дом на Рёккен — подарок Мори и его родных молодой красавице жене, — генерал Кемп признался Изабелле, шепотом спьяну поведал ей свою «тайну».
Он даже, пожалуй, намеревался поцеловать ее, но отступил, увидев ее испуганную улыбку, и вместо этого сказал, что сообщит ей о своем великом открытии — о своей тайне, тайном откровении, — если она обещает никому этого не рассказывать, даже своему мужу или этому типу, Нику Мартенсу, который вечно крутится возле нее.