Ангел Возмездия
Шрифт:
– Отпустите! – процедил Иван. Он и не пытался защищаться.
– Еще чего! Давай-ка, парень, обратно! Опа!!! Его резко подбросило. Головой Иван пробил поддон навеса, потом еще что-то значительно более плотное. И застыл на соломе-поролоне. Положение было неприятным, более того, оно было гнусным и мерзопакостным, словно все происходило не в жизни, а в каком-то пошлом водевиле. Иван с силой сжал виски, прикусил губу. Еще б немного и его нервы не выдержали, он закричал бы во всю глотку, послал бы во всеуслышание этот препоганейший из миров туда, куда он заслуживает быть посланным.
Но именно в этот момент над соломой-поролоном
Шагах в пяти прямо перед Иваном стоял колченогий, низенький стульчик, скорее даже, нечто вроде грубосколоченного табурета со спинкой. Иван не обращал внимания на табурет, все разглядывал вокруг да около. А тем временем над табуретом вдруг стал высвечиваться совершенно непонятным образом чей-то силуэт. Иван встрепенулся лишь, когда силуэт приобрел вполне конкретные очертания.
Иван от неожиданности даже протер глаза. Это не влезало вообще ни в какие рамки. Прямо перед ним сидел сконденсировавшийся из воздуха Хук Образина. Сидел и строил отвратительные гримасы. На Хука и так-то было страшно смотреть. А теперь он был вылитым скелетом, обтянутым желто-зеленой кожей. Желтушечные болезненные глаза нагоняли кручину, были полны беспредельной тоской. Набрякший сизый нос висел перезрелой грушей, казалось, сосудики, прорезавшие его кожу вот-вот лопнут. Тоненькие, в ниточку, губы могли принадлежать лишь стосорокалетнему старцу. Обвислый и безвольный подбородок трясся, как тряслись и раздутые красные руки, как тряслось и все изможденное тело.
– Хук, чертова образина, ты когда сюда прилетел? – спросил Иван и сам поразился бестолковости своего вопроса.
Хук смотрел на него и помалкивал.
– Ничего не понимаю! – разнервничался Иван. – Может, это я никуда не улетал?! Может, это я в сумасшедшем доме сижу, и все мне мерещится?! Идиотизм, натуральный идиотизм! Он в сердцах ударил себя кулаком по колену.
– И не поймешь, Ванюша, – пропитым, хриплым голосом ответил Хук. – Не поймешь никогда и ни за что, потому как, Ванюша, ты – самый настоящий дурачок! Дурачина и простофиля! Тебе еще много-много надо узнавать, чтобы понабраться хоть толики ума-разума, ясно? Ничего тебе не мерещится. И ни в каком дурдоме ты не сидишь, Ванюша! Все происходит на самом деле, в реальности. Ты, Ваня, на Хархане-А! В Системе! А если быть точным, в ее малой частичке. Вот так-то, Ваня!
Хук Образина выдал всю эту длиннющую речь на одном дыхании. И от него совсем не разило перегаром. Это было странным.
– А как ты тут оказался? – спросил Иван недоверчиво.
– Тебе все расскажи!
– А все-таки?
– Ваня, не будь занудой, не приставай! – почти без хрипа протянул Хук.
– А ну, Образина, достань-ка свою походную фляжку!
Хук не достал фляжки, только похлопал себя по карманам. Виновато развел руками. Видно, не предусмотрел. И это опять-таки было не похоже на него.
– Ты не Хук! – сказал вдруг Иван грубо, с вызовом. И уставился в глаза сидевшему напротив.
Тот засмущался, крякнул, принялся надсадно кашлять, прикрываясь ладошкой и не переставая трястись. Из глаз покатили слезы, нос стал, казалось, еще больше, ноги нервно заелозили под табуретом.
– Да, вы правы, я не Хук Образина, – сознался сидящий на табурете. – Простите меня за мой маскарад, в нем нет злого умысла.
– Да что вы говорите, – со злой иронией сказал Иван, – нет злого умысла?! Вы что же, ко мне с братской любовью и всеобщими лобызаниями пожаловали в честь этого… как он там у вас, в честь месяца цветения камней?! И под чужой личиной?!
Незнакомец – вылитый Хук Образина, замялся, уткнул набрякшее лицо в ладони, потом принялся вдруг скрести ногтями лысую морщинистую голову, откинулся назад, подтянул ноги под себя, скрестил их – ему, видно, было так удобнее. И разом обмяк, расслабился, словно решившись на что-то важное.
– Видите ли, – произнес он очень тихо и без малейшего сипа, – это совершенно не имеет никакого значения, как я выгляжу, в чьем облике… Ведь я бы мог явиться вам в любом виде, понимаете? И мне показалось, что наиболее благоприятным и терпимым для вас будет облик одного из ваших знакомых, во всяком случае, это не отвернет вас от собеседника. Ну вот я и выбрал из вашей памяти этот образ, его манеры, его лексикон… чего-то не учел, поймите, это не так просто, как кажется. А вы сразу грубить! Так нехорошо, молодой человек.
– Я вас сюда не звал, – раздраженно буркнул Иван. И пояснил пространнее: – Если вы и явились сюда, так не мешало бы представиться, это во-первых, не читать морали, тому, кто в ваших проповедях не нуждается, это во-вторых, и главное, в-третьих, вы могли бы явиться сюда и в собственном обличий, у меня достаточно крепкие нервы, раз уж вы знаете мое имя, моих друзей, копаетесь в моей памяти, значит, вы должны представлять, с кем имеете дело!
Лже-Хук надул щеки, выдохнул залпом. Глаза его неожиданно прояснились, перестали быть желтушечными и тоскливыми.
– Я согласен с вами по части двух первых пунктов. И еще раз приношу вам свои извинения! – сказал он чисто и внятно, таким голосом, какой был у Образины в молодости, во время учебы в Школе, когда все его звали не Образиной, а Красавчиком. – Что же касается третьего, то я не мог явиться вам в своем собственном обличии. У меня его нет.
– Как нет? – удивился Иван.
– Ну вот нету, и все! – ответил незнакомец. – Вам это сразу трудно будет понять, Иван, Это на первый взгляд только кажется, что наши миры устроены одинаково – звезды, вроде бы, как звезды, небо как небо, земля как земля… Это все совсем не так, здесь другой мир, Иван. И его надо понять. Тут свои законы, о которых в вашей Вселенной и не слыхивали… Ну, ладно, я сразу как-то размахнулся. Так вот, Иван, у меня нет своего обличья. А если точнее, это у вас нет таких органов восприятия, чтобы узреть и ощутить мое обличие, понимаете?