Ангелофрения
Шрифт:
Все было подстроено заранее. И визит на химический завод, и то, что ее оставили одну в кабинете управляющего. Что мог делать договор, заключенный с Роландом, на столе у Миллера? Этот документ подсунули специально, чтобы она позабыла обо всем на свете, едва взяла его в руки. Так и произошло…
Пригласили заранее полковника Парваиза… которому Магдалина, кстати, сама вручила компромат на себя. Но кто мог предполагать, что Мукеш замешан в темных делах! Советник Мукеш – контрабандист? А она ему поверила…
Она отправилась на завод Мосдея в поисках «ключей», но нашла лишь
Что же делать… Рассказать обо всем дяде? Переждать какое-то время, а потом попытаться бежать в Петербург? Надо все тщательно обдумать… И так совершено множество промахов. У нее нет права на новые ошибки. Больше никаких импульсивных решений и поступков.
Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Магдалина стала думать о Роланде. С ним, конечно, все в порядке. «Тион» сильно поврежден, но дирижабль удалось пришвартовать к аварийной причальной башне в одном из городков в зоне бедствия. Команда в поте лица занимается ремонтом. Роланд трудится вместе с остальными: его руки – по локти в машинном масле, он сосредоточен и деловит.
Но иногда Роланд отвлекается от гаечных ключей, клапанов и труб. От ожидающих его распоряжений чумазых механиков и матросов. Он смотрит на север, он вспоминает Магдалину. И тогда на его обветренных, растрескавшихся губах появляется светлая улыбка.
Он вспоминает их единственный поцелуй.
…И снова на пороге гостиной ее не встретил привычный запах кофе и корицы. На сей раз в нос ударил резкий дух нашатыря.
Магдалина вошла в дом и с настороженностью огляделась.
Что-то изменилось. Слишком много теней в углах и под мебелью. Потемнели занавески и обои. Потускнела позолота и бронза. На обивке дивана и кресел проступили коричневые пятна, похожие на плохо замытую кровь.
Тетя Эмили вышивала на пяльцах, сидя у подсвеченного закатной краснотой окна. Она настолько глубоко погрузилась в рукоделие, что не обратила внимания на племянницу.
Губы полураскрыты, нос наморщен, игла с легкостью пронзает ткань. Пальцы женщины исколоты, но она не обращает внимания на боль, продолжает шить с механистической неутомимостью парового станка.
– Добрый вечер, тетушка, – поздоровалась Магдалина. – Занят ли дядя Матвей? Мне так нужен его совет.
Эмили нехотя оторвала взгляд от ткани.
– Горячка… – прошептала она, глядя в сторону. – Заражение… Не будить до утра… Нужно выспаться…
Магдалина ощутила наплыв дурноты.
– Какая еще горячка? – вслед за Эмили она невольно перешла на шепот. – Что здесь происходит?
Эмили не ответила. Игла снова пронзила ткань, увлекая за собой черную нить. Магдалина подошла к тете, но та явно не желала продолжать разговор.
– Что вы делаете? – ужаснулась Магдалина, едва взглянув на вышивку Эмили. На ткани бугрилось нечто темное, бесформенное, ощетинившееся обрывками нитей.
– Создаю папилломы, разве непонятно? – огрызнулась Эмили. – И вообще, как ты смеешь следить за мной, живя в доме моего мужа? Брысь в свою комнату!
Магдалина медленно отступила. Недоумение и негодование улетучились, едва успев возникнуть. Страшная правда жгла сильнее раскаленного
– Безумие… – вырвалось из одеревеневших губ.
– Тебе все послышалось, – Эмили склонилась над пяльцами. – Иди-иди-иди… – с присвистом проговорила она.
Тогда Магдалина поднялась на второй этаж. Перед дверями дядиной спальни она немного замешкалась. Но затем решительно взялась за резную ручку.
В спальне горела свеча, сильно пахло незнакомыми Магдалине благовониями. Дядя спал на спине, прикрытый до пояса тонким одеялом. Ночная сорочка на нем была мокрой от пота.
– Дядя-дядя, – Магдалина схватилась за грудь, чтобы унять рвущееся наружу сердце. – Что же вы… Вы мне так нужны! Дядя, пожалуйста…
Матвей Эльвен застонал во сне. Его губы были белы от налета.
Магдалина вздохнула и притворила дверь.
Она отправилась на кухню. Нужно было детальней расспросить поваренка Мани о том, кому он передал адресованное Мукешу послание. Однако слуги сказали, что Мани попросил расчет, собрал вещи и покинул дом Матвея Эльвена. Все это произошло часа три назад. Магдалина поблагодарила, затем отыскала матушку Птанифер – та молилась перед статуэткой Изиды с младенцем Гором на руках – и распорядилась по поводу ванной и ужина.
Интуиция подсказывала, что завтра будет не менее тяжелым, чем сегодня. И нужно использовать передышку, чтобы как можно полнее восстановить силы.
Это напоминало донную муть.
Густой серый ил, встревоженный течением или плавниками крупной рыбы.
Тяжелое и бугристое облако медленно оседало, закрыв непроницаемой завесой землю. Иногда над облаком показывались вершины холмов и даже крыши городских построек, но через миг они снова терялись в клубящейся мгле.
– Сильный восходящий поток, – пробурчал вахтенный помощник. – Откуда он мог взяться? В Медном Ущелье всегда был штиль, сколько я себя помню.
– Роза ветров изменилась, – ответил, не отрывая глаз от окуляров бинокля, капитан Ронсевальский. – Попробуем зайти с востока, мне бы окно прямой видимости хотя бы на пять минут…
Тяжелые дирижабли, построенные на заводах графа фон Цеппелина, были самыми совершенными машинами, созданными человеческими руками. Но, обладая прекрасными летными характеристиками, дирижабли имели один существенный недостаток: они зависели от причальных конструкций. Дирижабль нельзя было посадить на любой ровный участок поверхности: это уже была бы не посадка, а крушение.
В рубку вбежал вестовой:
– Господин капитан! Доклад старшего механика!
– Докладывайте, – бросил Роланд.
– Течь в магистральном трубопроводе устранена, но давление все равно продолжает падать, господин капитан! – чуть плаксиво отчитался вестовой. – И сальники горят! Вонь на всю гондолу! Стармех говорит, что надо стопорить машины, только тогда можно будет продолжить ремонт.
Капитан повернулся к вестовому:
– Передай стармеху, что я ищу возможность пришвартовать «Тион» к аварийной башне в Медном Ущелье. Здесь такая была. Передай, что машины должны работать на всю мощность. Если не будем маневрировать, нас размажет по скалам.