Ангелы на льду не выживают. Том 1
Шрифт:
– Почему якобы? Он ушел.
Ой, молодец тетка, недаром была чемпионкой страны! Ни на секунду бдительности не теряет, ни на йоту не расслабляется, внимание сконцентрировано, каждое слово оценивает и ничего не пропускает. С таким противником тягаться будет трудно, но зато интересно! У Ульянцева даже настроение поднялось.
– Я имею в виду: якобы один. Когда вы позвали мужа, он к вам пришел на кухню?
– Нет.
– А ответил что-нибудь?
– Я слышала, как он одевается в прихожей. Тогда я громко спросила: «Ты куда-то собрался?» Он мне ответил: «Пойду в круглосуточный магазин, куплю
– Но к вам на кухню так и не заглянул?
– Нет.
А вот и еще один прокол. Ничего, голубушка, никуда ты не денешься, я из тебя выжму правду-матку.
– А вы не подсказали ему, что водку в это время суток не продают? Вас саму это не смутило? Почему вы не заподозрили неладное? Почему не поняли, что муж вас обманывает и за водкой идти вовсе не собирается, а имеет преступный умысел на убийство Болтенкова?
– Да вы с ума сошли! Не было у него никакого умысла! А про то, что водку не продают, я и сама не подумала. Мы ее давно уже не покупали, поэтому и в голову не пришло.
Ну да, конечно, в голову не пришло… Сказки старого Арбата… Ладно, можно зачесть как прокол номер три. Теряет хватку бывшая чемпионка, зачастила с ошибками. Значит, победа близка.
– То есть вы не видели его в тот момент, когда он покидал квартиру следом за Болтенковым?
– Нет, не видела. А какое это имеет значение?
Еще какое значение имеет! У Ламзина мог быть с собой пистолет. И у его жены нет ни малейших оснований утверждать, что его не было.
– А что, это обычное дело, когда ваш муж почти в полночь ни с того ни с сего бежит за водкой? Он что, алкоголик?
– Как вам не стыдно! Он был расстроен, его уволили с работы, понимаете? С работы, которую он любил, которой дышал, всю свою жизнь ей посвятил, душу вкладывал. И теперь ни на какую подобную работу нигде больше его не возьмут. Это что, не стресс? Не повод расстроиться? А тут еще Миша пришел, и снова они разворошили всю историю. Может быть, Миша чем-то его обидел. Во всяком случае, желание выпить в такой ситуации меня не удивило. У нас дома водки не было. Мы вообще спиртное не держим.
– Когда ваш муж вернулся, он что-нибудь рассказывал вам о том, как прошел его разговор с Болтенковым? Вот вы говорите: может, Миша его чем-то обидел… То есть вы не знаете, обидел или нет? Муж вам не сказал, когда вернулся?
– Нет, не сказал.
– И вы сами не спросили?
– Спросила, конечно. Но он ответил, что лучше поговорить об этом завтра, на свежую голову. Если бы он захотел именно в тот момент рассказать, он бы рассказал. Но когда Валера вернулся, мне показалось, что он немного успокоился, взял себя в руки, поэтому я сочла за благо не задавать лишних вопросов и ни на чем не настаивать, чтобы он снова не разнервничался.
– А водку он купил?
– Нет. Сказал, что передумал. Пробежался под дождем, весь вымок, замерз и остыл. Эмоционально остыл.
– То есть вы говорите, что вернулся он успокоенным и удовлетворенным?
Ульянцев упорно гнул свое, пытаясь получить у Натальи Ламзиной показания против мужа. Опытный следак Баглаев, конечно, предупредил ее о том, что она имеет право отказаться от дачи показаний, но сделал это в правильный момент, а именно тогда, когда ее мужа только-только увели в наручниках.
Но Ламзина, казалось, плохо понимала, чего хочет оперативник. Во всяком случае, идти ему навстречу отчего-то не собиралась. И снова продемонстрировала свою внимательность к словам, чем вызвала у Федора приступ острой досады.
– Он вернулся более спокойным, – повторила она. – О каком удовлетворении может идти речь? Чем Валера мог быть удовлетворен? Тем, что поссорился с Мишей? Тем, что его уволили? Тем, что вымок и замерз?
Ах ты ж зараза! Ну ничего, мы сейчас развернем беседу в другое русло, ты и опомниться не успеешь, как совершишь роковую ошибку. Главное – наносить удар без предупреждения.
– Где ваш муж хранил пистолет?
– У него никогда не было пистолета. Вообще оружия в доме не было. Вы уже спрашивали об этом много раз.
И снова полное спокойствие. Не вялое и равнодушное, а сосредоточенное и уверенное. С каждой минутой Наталья Ламзина вызывала у Федора все больше подозрений.
– Почему вы так в этом уверены?
– Потому что уверена.
– Вы регулярно проверяли сумку мужа?
Впервые с начала допроса на лице Ламзиной проступило удивление. По-видимому, такая постановка проблемы ей даже в голову не приходила.
– Вообще никогда к ней не притрагивалась. В нашей семье это не принято. Ни я к его сумке, ни он к моей.
– А я вот видел у вас в спальне кровать и по бокам две тумбочки. Вы знаете, что лежит в тумбочке вашего мужа?
– Нет. Знаю, что очки для чтения, он ими пользуется, когда читает в постели. И лекарства кое-какие. Просто я видела, как он их оттуда доставал.
– А что еще?
– Не знаю. Я туда не заглядывала, у нас в семье это не принято. Мы уважаем личное пространство друг друга.
– Как интересно! И как удобно! Я не я, и лошадь не моя.
Ульянцев не скрывал издевки, и Наталья Ламзина наконец утратила свое непробиваемое, казалось бы, спокойствие.
– Почему вы позволяете себе так со мной разговаривать? Вы меня в чем-то обвиняете? Подозреваете?
– Конечно, – улыбнулся Федор, – я вас совершенно откровенно и не скрывая подозреваю в соучастии в форме пособничества, заранее не обещанного укрывательства, а может, и заранее обещанного. Вы помогаете вашему мужу скрывать орудие преступления. Вы знаете, что оно было у вас в доме, и даже, вероятно, знаете, где оно лежало, но самое главное – вы знаете, куда оно потом делось, то есть где ваш муж его спрятал. Или, что даже более вероятно, спрятали вы и ваша дочь после того, как вашего мужа задержали и увезли. Вам страшно повезло, что следователь не смог провести обыск в квартире немедленно, у вас оказалась целая ночь в распоряжении, поэтому ничего удивительного, что утром при обыске уже ничего не нашли. Вы и от оружия избавились, и от одежды, в которой ваш муж был в момент убийства, а нам выдали совсем другую одежду. Ведь так все было? Я прав?