Ангелы приходят и уходят

Смирнов Сергей Борисович

Может быть, он говорил не совсем так. Что-то сказал, а что-то только подумал. Это неважно.

Он прошел в темную пустую комнату, освещенную только уличными фонарями, сел на пачки газет и молча слушал, как она ходит по квартире, разогревает на кухне чайник.

Потом они пили чай. Путаясь и сбиваясь, он снова начал рассказывать, как впервые увидел ее, как искал по всем телефонам…

— Зачем? — спросила она.

— Что — «зачем»?

— Зачем ты меня искал?

Затем,

подумал он, что ты мне нужна больше всего на свете, что другого случая в жизни не будет. Он сказал:

— Мне надо было.

Они сидели друг против друга — она на расстеленной прямо на полу постели, он на подшивках «Литературки» — у большого окна, за которым качалась паутина тонких ветвей.

— А мне?

— Что?

— А мне это надо было?

— Я не знаю.

Потом он подумал и добавил:

— Люди должны любить друг друга.

— Всегда?

— Да, всегда. Когда двое друг друга любят, они и остальных людей любят.

— И подлецов тоже?

— Да… Если их можно любить.

— Можно, — сказала она.

И он согласился: да, можно. Ему было трудно говорить с ней. В ее глазах было непонимание. Нет, не враждебность, а непонимание. И оно все росло. Хотя сначала-то, когда он вошел и только начал говорить, в ее глазах было радостное удивление.

— Ну, так почему люди должны любить друг друга? — сказала она. — Объясни мне.

— Что же тут объяснять? — удивился он. — Иначе люди жить не смогут.

— А вот — живут. Может быть, у людей потребность такая — ненавидеть.

— Ну, и это есть. Только ненавидят плохое, злое…

Он замолчал, она не ответила. Только вспыхнул огонек сигареты, вспыхнул отблеск в ее глазах — и погас. Остались во тьме лишь белые кисти рук, и по ним бегала паутина голых ветвей за окном.

Он схватил эти руки и стал целовать. Он прижимал их к своему горячему, еще пьяному лицу, он хотел отгородиться ими — этими руками — от ее вопросов и своих ответов, от всего, что может нарушить его сладкий, такой сладкий сон.

Она отняла руки и поднялась:

— Чепуха. Все это — чепуха. Ты совсем меня не знаешь. А я не знаю тебя… Да и знать не очень хочу, если честно.

Он тоже поднялся и смотрел на нее, вслушиваясь в слова и пытаясь понять их. Потом он решил, что слова эти и не заслуживают понимания.

— Ну и что? Узнают друг друга постепенно. Годами. Тут-то все просто, по-моему.

— А по-моему — нет.

— Просто, — повторил он. — Надо только не слова слушать, а друг друга.

— Это очень романтично, как в книжке.

— Ну и что?..

— Ну и ничего.

Он подумал и вздохнул:

— Не веришь ты мне, вот в

чем дело. А для меня это все очень важно. Я именно так и должен был с тобой познакомиться, именно так и должен был все сделать — нелепо, по-дурацки. В этом вся суть. Если бы я все делал как надо — тогда, конечно, ты не могла бы мне поверить. А так…

Он поднял руки и опустил их. Он был беззащитен. Он понимал это и подумал вдруг, что ей-то, наверное, хотелось чего-то другого. Пусть и обмана — но в ее вкусе.

— Ну, ладно. С утра подумаем… — сказал он и стал раздеваться. Снял пиджак, рубашку, сел на пол и начал стаскивать сапоги.

— Не ломай комедию, — тихо сказала она.

Он молча стащил с себя штаны.

— А может, ты псих?

Он улегся на ее постель, натянул на себя одеяло и сказал:

— Хорошо!

— Свинья, — ответила она.

— А сама-то? — мрачно ответил он. — Ну, подумай: хотел бы я тебя обмануть — пришел бы с шампанским, с шоколадом. Совсем не так бы пришел.

Она подумала.

— Да кто вас знает… Может, ты на халяву решил — чего со мной церемониться. Увидали с другом в окно — вон сидит интересная бабенка…

Он махнул рукой, накрылся с головой, закрыл глаза. Цветные стеклышки брызнули из темноты, в ушах зазвенело, а постель вдруг боком-боком поехала вдоль стены.

Он, кажется, застонал, потому что, когда открыл глаза, увидел совсем близко над собой ее теплые глаза. Ее волосы защекотали ему щеки.

— Ну, что с тобой делать? — спросила она.

— Что хочешь. Можешь на кусочки разрезать, заморозить, и всю зиму суп варить…

Она принесла мокрое полотенце и положила ему на лоб. Остановилась посредине комнаты. Он видел ее — темный силуэт в голубом полумраке, руки поднялись и не опускаются. Он подумал: «Ну и молодец же я! Такую королеву отхватил!» И, кажется, уснул. И проснулся.

Кажется, эта ночь никак не могла закончиться. Когда он проснулся, было по-прежнему темно и по-прежнему за окном мотались от ветра голые ветви. Она сидела на матраце напротив него, прислонившись к стене, и курила.

— Слушай, дай закурить, а?

— Последняя, — ответила она.

— Ну вот, здрасьте. У меня тоже нет.

— Выйди на улицу — может, стрельнешь.

— Ага. У кого это стрельнешь среди ночи?..

— Ну, у такого же наивного мальчика, вроде тебя. Может, бродит по улице, звезды рассматривает…

— Ну да, — сказал он. — Вон за окном их целый табун. И все на звезды пялятся.

— Нет, не на звезды. В наше окно…

Он вскочил, подбежал к окну, выглянул. Пустой двор, черное небо, голубой снег.