Ангелы приходят всегда
Шрифт:
– «…О, святый ангеле, хранителю и покровителю мой благий! С сокрушенным сердцем и болезненною душею предстою ти, моляся: услыши мя грешнаго раба своего… не помяни моих беззаконий и неправд… явися мне милосерд, и не отлучайся мене сквернаго даже до кончины моея… Вем воистинну и усты исповедую, якоже никтоже таков друг и предстатель, защититель и поборник, якоже ты, святый ангеле: предстоя бо престолу Господню, молишися о мне непотребнем… В страшный же час смерти, неотступен буди ми, благий хранителю мой, прогоняя мрачныя демоны, имущыя устрашити притрепетную душу
Окончив канон, Лазарь своими словами помолился о Синильге и обо всех, с кем свела его жизнь в последнее время. Перед его мысленным взором предстали испуганные и озлобленные лица обитателей странного дома в Си-Клиффе. Он не знал их имен, но старался вздохнуть в душе о каждом. Потом в памяти возникло безжизненное лицо Агнии, со струйками крови, стекавшими из глаз. Он очень хотел встретиться с ней взглядом, но ее глаза смотрели мимо него. Долго молился Лазарь и о себе. При этом он разговаривал со своим духовником, старцем Салафиилом, словно находился с ним рядом: каялся, просил, плакался, как ребенок, советовался, молчал, опять каялся. Инок верил, что старец непременно его услышит. Услышит сердцем…
Наконец дело дошло до альбома Музыканта. Инок уселся под валун и включил плеер. Недавнее прошлое воскресло в памяти с необычайной яркостью. Перед ним стояла Синильга. Она молчала и улыбалась, грустно и светло.
Музыкант пел:
Цветок надежды
Случилось совсем немногое,
ты просто её не увидишь,
и водопады плача
не смогут сказать о боли,
слова не скажут тем более.
Только, как раненый зверь,
ты можешь кричать молча,
ты можешь плакать по-волчьи,
чтоб слово крылатое «Верь»
коснулось тебя нежно
и подарило надежду,
когда больше нету сил,
когда потерял, что просил,
но мокрый от слёз песок
тебе подарил цветок.
Белой Луне
Песни рождает боль. Боль и ещё мороз,
ветер, глухой прибой, стук ледяных колёс.
Я ухожу опять… Вниз ухожу иль вверх?
Не поднимай, Луна, Вия тяжёлых век.
Я ухожу в отрыв. Нужно, чтоб я ушёл…
Дальше тебе нельзя. В горло упрётся ствол.
Там мне держать ответ, там хоронить друзей,
чьи-то дороги в Рим, ну, а мои – в Колизей.
Было светло с тобой. Звёзды твои цвели…
Если наш мир жесток, значит, в нем нет любви.
Бархатных бабочек взлёт, манговый сладкий чай…
В море ненужных слов есть слово любви: «Прощай».
Давай
Машина стелилась по глади асфальта,
был вечер, и солнце ложилось на запад.
Они так решили, они так хотели,
никак не иначе, никак не иначе.
Тогда он сказал ей: «Сейчас будет пропасть,
сожми мою руку, целуй меня в губы,
целуй меня в душу, возьми моё сердце.
Мы вместе, мы вместе, мы вместе, мы вместе».
И падали листья, и осень молчала,
и трасса дымилась, колеса стирались.
Она не молчала, она говорила, она отвечала:
«Мой милый, мой милый, мой милый, мой милый,
боюсь, что взлетишь ты, а я буду падать,
ты – выше, я – ниже, ты – выше, я – ниже,
и мы разлучимся навеки, навеки.
И руки мои не удержат дыханья,
и губы мои не найдут твои губы.
Давай будем вместе, давай будем живы,
давай будем мчаться по этой дороге,
давай будем в Боге, любить только в Боге
всегда».
Песня сомкнутых губ
Сотня шагов – если идти,
взмах крыла – если лететь,
ветра порыв – если им быть,
солнечный луч – если им стать.
Можно пойти, но нет пути.
Не долететь, если крыльев нет.
Светлым лучом я мог бы стать,
только об этом страшно просить.
Ты посмотри утром в окно,
ты осени дорогу крестом,
взглядом найди средь облаков
контуры слов и музыки край.
Их осветит солнечный луч,
их оживит ветра полёт –
песня моих сомкнутых губ
молча твоё сердце найдёт.
Так много осени…
В твоих глазах так много осени,
в моих слезах так много песен,
когда с тобой мы невод бросили,
то невод оказался тесен.
На берег пенный острокаменный
мы невод вытянули к ночи,
мои стихи пылали пламенем,
осенний плач струили очи.
И всё так прочно и незыблемо,
и всё так шатко быстротечно,
когда я эту песню выплакал,
в твоих глазах сияла вечность.
Соната октября
Ты отнят у меня не липкою молвою,
не серым омутом бесстыдных глаз случайных.
Ты отнят золотою синевою,
серебряным дыханьем, зовом дальним.
Вот я стою под небом октября,
среди лесов святого умиранья,
и вслед тебе смотрю, благодаря
Любви бессмертное вещанье.
А где-то у основ слоистой глубины,