Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого

Фавье Жан

Противостояние между Карлом Валуа и Мариньи возникло не в начале 1311 г. и тем более не во время описанного нами в главе III происшествия, которое относится к 1300 г., то есть не на фоне ссоры Аркура и Танкарвиля: ее значение сильно преувеличено, тогда как причина раздора так до конца и не ясна. Очевидно, что в 1312 и в 1313 гг. они прекрасно относились друг к другу. В тот момент дела у них шли достаточно хорошо, и, будь они в ссоре, они вполне могли бы избежать такого множества встреч друг с другом. Более того, во Вьенне они оба придерживались одного и того же мнения по вопросу об имуществе тамплиеров и одержали верх над большинством.

Обмен Шампрона на Гайфонтен, относительно которого могли появиться подозрения, был произведен абсолютно законным путем, честно и справедливо, и Мариньи не вынуждал графа Валуа уступить свое владение; впрочем, мы уже доказали, что заключенная сделка была выгодна для обеих сторон. Более того, стоимость Шампрона превышала стоимость Гайфонтена, и Карл Валуа, чтобы покрыть эту разницу, добавил со своей стороны другие земли.

Вполне возможно, что стремительный карьерный рост камергера и его могущество раздражали и беспокоили амбициозного принца, каким являлся Карл Валуа, хотя, по всей видимости, Мариньи в свое время оказал некую услугу

претенденту на титул императора Константинополя. Но лишь в 1314 г. глухая досада принцев и, в частности, графа Валуа, вызванная новым необузданным честолюбием Мариньи, переросла в открытую враждебность. Когда Ле Мюизи говорит о деятельности Мариньи в Турне, он имеет в виду не 1311-й, а 1314 г.: в то время как Мариньи в сопровождении Ги де Сен-Поля вел переговоры в Пре-Порсене, Карл находился в самом городе. Когда место проведения переговоров перенесли в Маркетт, он все еще оставался в Турне и пробыл там все время, пока Мариньи занимался подписанием мирного договора. Весьма вероятно, что до Ле Мюизи, в то время еще бывшего настоятелем монастыря Сен-Мартена в Турне, дошли жалобы брата короля, которого неограниченные полномочия камергера вынудили бездействовать. Наконец, именно в Турне Мариньи привез текст соглашения, который, возможно, по принуждению Ангеррана, граф должен был ратифицировать от имени короля.

Когда 29 ноября 1314 г. корона перешла к молодому племяннику Карла Валуа, он понял, что ему наконец представилась возможность оставить след в истории. Он был уверен, что сможет стать первым помощником государя, поскольку место подле короля, как он считал, принадлежало ему по праву рождения. Для этого необходимо было найти замену Мариньи; [1367] более того, желательней всего было, чтобы Ангерран вовсе исчез. Пользовавшийся доверием Филиппа Красивого камергер стал бы настоящим правителем государства, как только ему удалось бы снискать благорасположение молодого короля. Тот, кто был досадной помехой для принцев при сильном короле, при короле слабом стал бы действительно опасен и превратился бы в непреодолимое препятствие на пути амбиций Карла Валуа. Поэтому Карл должен был действовать быстро и безжалостно. Ненависть Карла Валуа, одна из основных причин падения и гибели Мариньи и, возможно, самая главная из них, являлась следствием не застарелой злобы, а досады за настоящее и страха за будущее.

1367

В «Старинных хрониках Фландрии»говорится о том, что «сир Карл Валуа, который претендовал на корону Франции, сильно его возненавидел», что, впрочем, довольно преувеличено; Hist. Fr.,t. XXII, p. 402.

2. Непопулярность

Если бы не личная неприязнь принцев и крупных феодалов, Мариньи не потерял бы своего места; если бы не ненависть Карла Валуа, его бы не повесили. Тем не менее любопытно узнать, что о королевском камергере думали представители различных социальных слоев, основываясь на текстовых источниках. Естественно, в рамках данного труда мы упомянем лишь несколько историографических или литературных произведений, которые, с точки зрения времени их создания, гарантированно передают нам точку зрения людей, живших в 1315 г. Точность информации в данном случае не имеет большого значения, поскольку нас интересуют не факты, а лишь то, что в той или иной местности знали и говорили о Мариньи непосредственно после трагического завершения его биографии. Безусловно, авторы, творившие до падения Ангеррана, были менее красноречивы, и единственное созданное до 1315 г. произведение, «Роман о Фовеле»,может быть неоднозначно истолковано.

В чем историографы обвиняли Мариньи? Прежде всего в измене, что после знакомства с событиями 1314 г. уже не может нас удивить. Жан де Сен-Виктор написал: многие считали его предателем, но ни у кого не хватало храбрости сказать это открыто. [1368] Летом 1315 г. Жан де Конде обвинил Мариньи в том, что он злоупотребил доверием короля, обманул его и буквально похитил у него королевство:

Обнаружилась его измена, С помощью которой он обманул короля, И днем и ночью он старался Польстить и угодить ему. [1369]

1368

Baluze, Vitae…'ed. Mollat, t. I, p. 109.

1369

Li dis du segneur de Maregny,vers 106–109; 'ed. Scheler, op. oit

Жоффруа Парижский, в свою очередь, ставит в вину Мариньи заключение перемирия в Маркетте, которое, по его словам, «было просто неприличным». [1370] Кроме того, как мы уже сказали, ходили слухи о том, что за измену Ангерран получил 200 000 ливров. Автор «Романа об уродливом Лисе»,как и многие другие, был потрясен размерами состояния Мариньи и не упустил случая намекнуть на жадность камергера:

Ты говоришь: у тебя есть руки, но ты не умеешь ими брать: А мессир Ангерран отнюдь не был из тех, Кто, желая взять, Не сумел бы этого сделать, как я тебе сказал… [1371]

1370

Ed. A. Diverr`es, p. 210.

1371

Ed. G. Raynaud et H. Lemaitre, t. I, p, 27. vers 2493–2496.

Вместе с тем в народной среде Парижа появлялись и обрастали подробностями немыслимые предположения.

Королевский советник был колдуном, и папа, вручая ему Золотую розу, сказал, что сомневается, произошел ли он «от Бога или от кого-то другого». [1372] Все сошлись на том, что с камергером было «что-то нечисто», [1373] что он был «некромантом» [1374] и вступил в сделку с дьяволом. Любопытная картина предстает перед глазами, если сравнить эти рассказы с официальными обвинениями, выдвинутыми против Гишара де Труа: Жоффруа Парижский действительно сообщает нам о том, что гласила народная молва и подобные басни отнюдь не казались невразумительными его современникам; практически то же самое написал Людовик Неверский в своем воззвании от 14 апреля 1313 г. [1375] Еще одна жалоба: деятельность Мариньи во Фландрии в 1314 г. якобы настолько опечалила Филиппа Красивого, что он «умер от горя». [1376]

1372

G. de Paris, 'ed. A. Diverr`es, p. 197.

1373

Ibid.,p. 196.

1374

Ibid.,p. 209.

1375

«Ведь этого Ангеррана все считают чародеем и колдуном» («Cum dictus Ingerrannus ab omnibus publice pro quodam magico incantatore teneatur»); Limbourg-Stirum, Codex…,t. II, № 290, p. 223.

1376

G. de Paris, loc. cit.,p. 210.

Но очень часто жалобы простолюдинов имеют под собой веские и вполне материальные основания. Во время строительства королевского дворца [1377] Мариньи слишком активно проводил экспроприацию и ущемил тем самым интересы тех, у кого изъяли имущество, хотя впоследствии им был возмещен ущерб, и многих крупных буржуа, которые спекулировали на экспроприации, таких, как Марсели, Барбу и, возможно, Кокатриксы. [1378] Кроме того, в 1314 г. он настоял на увеличении тальи, что совершенно не понравилось простым людям, и незаконным образом учредил «дурной налог» на куплю-продажу; подобные притеснения, говорили даже в Сен-Дени, исходили не от короля, а от его бессовестных советников, [1379] и Мариньи, естественно, являлся главным вдохновителем таких поборов. [1380] Более того, вредные советы повлекли за собой не единственное бедствие: сборы сотой, пятидесятой, десятой части доходов, талья, а также многократные денежные махинации стали следствием, скорее, упорства советников, чем личного желания короля. [1381] Любопытно, кстати, отметить, что король, что бы он ни делал, был практически неуязвим для каких бы то ни было обвинений.

1377

Grandes Chroniques,'ed. J. Viard, t. VIII, p. 311.

1378

J. Gu'erout, Le Palais de la Cit'e `a Paris,2e partie, p. 54.

1379

Continuation de Guillaume de Nangis, 'ed. G'eraud, t. I, p. 412.

1380

Grandes Chroniques, loc. cit.,p. 299.

1381

«Скорее по настоянию советников, чем по воле короля» («Consiliarlorum.suorurn rnonitu magis quam proprio ejusdem Regis Instinctu»): Yves de Sa.nt-Den.s; Bibl. nat., latin 5286, f 212 v.

Жан де Конде, например, обвинил Мариньи в денежных махинациях: он забирал добрую монету на границе государства и заменял ее порченой:

Он грабил торговцев, Которые привозили добрую монету. Как только они въезжали во Францию, Они должны были поменять деньги, Или меняй – или езжай обратно, Никто не мог им помочь, Ни запретить, ни попросить, Чтобы им не пришлось лишиться денег; Поэтому им приходилось все продавать Этому ненасытному мессиру. [1382]

1382

Jean de Cond'e, loc. cit.,vers 150–159.

Очевидно, что в глазах жителя Эно это было самое страшное обвинение; но наибольший интерес для нас представляет мнение человека со стороны, а также то, каким образом Мариньи мог влиять, например, на шателена Бапом.

Помимо денежных махинаций – мы, впрочем, уже показали, что Мариньи не имел никакого отношения к обесцениванию монеты, – современники обвиняли Ангеррана в том, что у него было слишком много помощников в финансовом ведомстве. Мариньи лично назначил всех придворных казначеев и служащих, все они были в его распоряжении; поэтому они сделали все, чтобы опустошить казну. [1383]

1383

Jean de Saint-Victor, loc. cit…p. 110.