Англия: Портрет народа
Шрифт:
И все же в круговороте его собственной жизни, вероятно, тоже есть нечто, свидетельствующее о типично английском. Несмотря на то что его исключили из школы Чартерхаус, до него сегодня дойдет письмо, написанное на лондонский адрес без номера дома — Charterhouse, EC 1.
«Поняв, что мои книги становятся все хуже и хуже и продаются все меньше, я осознал, что нужно что-то делать», — говорит он. Похоже, у определенного типа англичан всегда есть нужные люди среди знакомых, и в случае с Рейвеном это «что-то» стало выходом на управляющего одним из самых необычных заведений Лондона. Томас Саттон всю жизнь торговал углем из даремских копей (благодаря этому бизнесу он стал самым богатым простолюдином Англии), и, чтобы успокоить душу, в начале XVII века он основывает два заведения для пользы других. Одному из них, школе Чар-терхаус, стало слишком тесно на том месте, где она первоначально располагалась в Лондоне, и она переехала
Чтобы попасть в Госпиталь Саттона, нужно быть «джентльменом», а раз данный вид сведен в могилу в 1960 году, там должна царить гулкая пустота. Однако это заведение, куда многие стремятся попасть, не только заполнено, но туда допустили и самого Рейвена. Он старается не производить впечатления некоего roue [40] , увидевшего свет и изменившего пути свои: он не переваривает остальное человечество, как и раньше. Но в том и заключается сила Английского Истеблишмента, что он может выдержать насмешки в любом количестве, а потом принять виновных в свое лоно. Воистину, ни одному англичанину никуда не деться от институтов, которые сделали его таким, какой он есть.
40
Roue — повеса, тертый калач, пройдоха (фр.)
И вот под сводами этого дома призрения «братья», как называют пенсионеров, доживают свой век.
Их кормят трижды в день, им прислуживают во время ланча, подают пиво и вино, и все это за 138 фунтов в месяц. Рейвен хотел бы получать больше, чтобы выплатить хотя бы часть своих долгов на многие тысячи фунтов, но сомневается, что у него это когда-нибудь получится. Единственный серьезный запрет — и он напоминает об убеждениях Породы — не разрешает приводить женщин. «Но в моем возрасте это не проблема», — говорит Рейвен. Единственное исключение из этого правила — живущая там экономка.
ГЛАВА 10 ПОЗНАКОМЬТЕСЬ С ЖЕНОЙ
Несмотря на распространенное представление, ночные сорочки английских женщин не из твида.
Гермиона Джинголд.
«Сатердей ревью», 1955 год
Не так часто встретишь человека с пересаженной кожей на заднице. Мужчина, о котором идет речь, с двойным подбородком, лысеющий, лет пятидесяти с лишним, в костюме в полоску и хорошо сшитых туфлях, выглядит воплощением британской честности. Сразу чувствуешь, как он гордится тем, что на его слово можно положиться. Днем он управляет коммерческим банком. А ночью любит, чтобы его пороли до крови. Это его увлечение известно как le vice anglais — «английский порок».
Операция на ягодицах, в результате которой большая часть тысячи фунтов попала в руки косметического хирурга с Харли-стрит, стала необходимой вследствие того, что он всю жизнь подвергался телесным наказаниям. Как и при повреждении брови в боксе, рана может снова неоднократно открываться, прежде чем придется пересадить на этот участок новую кожу. Порки начались в детстве, и занимался этим отец. Поцелуи между отцом и пятилетним сыном были запрещены на том основании, что это не по-мужски. Телесные наказания полагалось «принимать как мужчина», поэтому во время порки он не должен был выказывать эмоций. Если мальчику удавалось перенести эту пытку и не заплакать, отец поздравлял его. В течение следующих десяти лет «моя задница подвергалась нападкам не менее семнадцати человек, включая родителей, няньки, учителей, старших учеников». Рассказывает он без намека на жалость к себе и вспоминает об этом со смехом. На этой стадии порка — обычное дело в английском частном обучении того времени — еще не имела сексуального подтекста. Она составляла лишь часть школьной системы, нацеленной на исполнение амбиций сквайра Брауна относительно его сына Тома и на превращение его в «смелого, полезного, правдивого англичанина, джентльмена
Лишь когда молодой человек стал учиться в университете, воспоминания о порках в детские и юношеские годы стали пищей для сексуальных фантазий. Он читал поэта-садомазохиста Суинберна, эротические романы «Фанни Хилл» и «Историю О», однако выяснилось, что английские девушки не очень-то склонны реализовывать его порывы. Ничего не дал и брак: у жены мысль о порке тростью энтузиазма не вызвала. Затем последовали обращения к трем различным психиатрам, с помощью которых он пытался «вылечиться» от своей навязчивой идеи. В конце концов третий врач посоветовал ему не проводить жизнь в угрызениях совести, а потратиться и найти способ тайного удовлетворения этой потребности. Жена, с которой в остальном он вел нормальную супружескую жизнь и имел четверых детей, согласилась, что он будет удовлетворять свои наклонности в другом месте при условии, что никто, особенно дети, не увидит его зада, пока не заживут рубцы от ударов.
И вот его жизнь разделилась. Большую часть времени он вел жизнь представителя высших слоев общества: воспитывал детей, посылал их учиться в такие же дорогие школы, как и те, где ему впервые задубили задницу, а сам в это время разъезжал по миру — британский банкир, столп респектабельности. Вечерами он находил женщин, предпочтительно черных и мускулистых, которые за деньги отхаживали его. Во время одного из визитов в Нью-Йорк он открыл для себя процветающий клуб садомазохистов, где познакомился с людьми, которым нравилось, чтобы пороли их или пороть других. Оказалось, что больше всего его возбуждает не просто порка, а порка на людях. С тех пор этот коммерсант-банкир использовал любую возможность предаться своим утехам среди группы друзей или в клубах с незнакомыми, но разделяющими его наклонности людьми.
Разобраться, откуда такая потребность, довольно непросто. Человек посторонний, вероятно, ничего не вынесет из суждения одного средневекового путешественника об Англии, заметившего, что «англичане получают удовольствие от печали». Англичане далеко не единственные, кто увлекается этим, — в том, что он не прочь, чтобы его отшлепали, признается в своей «Исповеди» Руссо, — но называть это стали le vice anglais. Загляните в любую телефонную будку в центре Лондона и вы найдете полдюжины визитных карточек проституток, в которых без тени смущения предлагается телесное наказание. Один голландский торговец порнографией как-то поведал писателю Полу Феррису, что «суперспециализация англичан — это порка. Говорят, трахаться в Англии не разрешается, а пороть — пожалуйста». Ведется это, конечно, издавна: хлыст можно увидеть на стене комнаты проститутки Молль, изображенной на третьем листе серии гравюр Хогарта «Карьера проститутки». Англичанами написано множество литературных произведений на эту тему с такими названиями, как «Роман о порке». В XIX веке исключительно на флагелляции специализировались целые бордели. Англичане даже изобрели машину, с помощью которой можно было одновременно высечь нескольких человек.
Иностранных визитеров это увлечение смущало, и время от времени высказывались суждения, что подобное изначально практиковали англосаксы или что это результат чрезмерного увлечения англичан мясом. Традиционно считалось, что это увлечение высших слоев среднего класса развивалось у мальчиков в убогих викторианских школах-пансионах, где порка была основным средством устрашения. «Где же орудия наслаждения? — спрашивает мужчина у любовницы в романе «Ценитель искусства» Томаса Шэдвелла. — Я настолько привык к ним в Вестминстерской школе, что до сих пор не могу без них… Не жалей сил. Я так люблю, когда меня наказывают». (Доктора Басби, одного из директоров Вестминстера в XVII веке, «флагеллянты считали, возможно, лучшим экспертом по обращению с розгой, которого только знала Англия». Школа сия внесла еще один великий вклад в эту забаву: среди ее выпускников числится Джон Клеланд, автор «Фанни Хилл», описания порок в которой в значительной мере послужили распространению представления о том, что англичанам страшно нравится, когда их лупят.) Авторы викторианских порнографических рассказов о порках, конечно, подписывались такими именами, как Итонец или Старый Школьный Приятель, говорившими, что эти истории написаны теми, кого самих пороли в школе, и предназначены для таковых.
Несомненным фактом является и то, что регулярные встречи любителей порки проходят в «Мьюрской академии», клубе английских фетишистов, расположенном, представьте себе, в Хэрфорде, и являются они туда в специально пошитой школьной форме.
Я по наивности вообразил, что на самом деле это игра, в которой женщины лишь делают вид, что устраивают болезненную порку, а жертвы воображают себя озорниками-школьниками. Но банкир сказал, что я неправ: «Без боли все теряет смысл: с таким успехом можно лупить и диван».