Английская новелла

Дойл Артур Конан

Таггарт улыбнулся. Джорджи Гребс! Это имя популярно. Первоклассная мысль заполучить его для журнала.

– А написал ли он хоть строчку в своей жизни, сэр?

– Вряд ли… но о чем он может написать, нетрудно догадаться. Конечно, за статью он ничего не получит, кроме рекламы. Для следующего номера я выудил сэра Катмена Кейна. С этим надо быть осторожней. Его манеру легко усвоить по той его книге о знаменитых убийцах. Он чертовски занят, но подпишет что угодно, если будет хорошо сделано. Таггарт, я заставлю публику рвать из рук наш «Маяк». Но не теряйте времени и принимайтесь за статью Гребс!

Таггарт кивнул и, достав из кармана несколько отпечатанных на машинке листков, положил их на стол:

– Вот ваша передовая, сэр. Пожалуй, немного резковата.

– Мне некогда читать. Спешу на поезд, Таггарт.

– Не

смягчить ли ее немного?

– Возможно, решайте сами. Садитесь здесь и кончайте передовую. Вернусь в пятницу. До свиданья.

Таггарт помог ему надеть пальто, и, схватив шляпу, шеф исчез.

Таггарт сел и начал править статью. «Хорошая статья. – подумал он, – жаль, никто не знает, что пишу их я…»

Эта работа за другого – настоящее искусство, только, как за всякое искусство, платят неважно… Не так уж плохо сознавать, что ты – зерно, а шеф – только шелуха-Шеф! С его именем и влиянием в обществе… Таггарт закончил правку, поставил на листах «в печать» и подумал: «Джорджи Гребс! О чем же писать, черт возьми?» С этой мыслью он направился к себе.

Его каморку едва ли можно было назвать комнатой; она была почти пуста, если не считать Джимми Каунтера, который курил и что-то ожесточенно писал. Таггарт сел, раскурил трубку и, взяв бумагу, нацарапал заглавие.

Джорджи Гребс! Это сенсация! У шефа удивительный нюх на имена, которыми ловят публику. Казалось, что нет ничего проще, как написать статью за человека, который за всю свою жизнь не сочинил ни строчки. В этом деле было что-то элементарно простое и невинное. А если вдуматься, так в желании публики узнать мысли своего кумира Джорджи Гребс тоже есть что-то невинное. Ба, но какие мысли у их кумира? Если он, Таггарт, этого не знает, то и все остальные не узнают – даже сам Джорджи Гребс. Таггарт улыбнулся, но вскоре почувствовал, что его душевное спокойствие нарушено.

Джорджи Гребс, знаменитый клоун!… А может, у пего совсем нет мыслей? Публика удивительно легковерна… Таггарт взял ручку и задумчиво уставился на перо. Легковерна! Это слово затуманило прозрачность его мыслей – так от капли перекиси мутнеет вода в стакане. Легковерна! Публика будет платить, чтобы узнать то, что она принимает за мысли Джорджи Гребс. Но у Гребс нет никаких мыслей! Таггарт прикусил мундштук трубки. Спокойно! Не надо преувеличивать. Конечно, у Джорджи Гребс есть свои мысли, раз он подписывает статью. Подписываясь, он соглашается с мыслями, выраженными в статье. Не так ли? Полосу украсит, как полагается, автограф и портрет автора. И, глядя на знакомые черты, читатели поймут, что это мысли их любимца Джорджи Гребс. Легковерность! Но разве можно сказать, что публика чересчур доверчива, если имеются такие доказательства? Более того, Гребс сам узнает, в чем он думает… Мошенничество? Вздор! Просто-напросто – выполнение заказа. И никакого мошенничества нет, – все так поступают! Мошенничество! Ведь тогда и передовые, написанные для шефа, можно назвать мошенничеством. Ну, передовые, конечно, не то. Они-то действительно выполнение заказа. Публика платит за мысли шефа, и они на самом деле являются его мыслями, так как он их подписывает. Мысли по Заказу! И, однако, стала ли бы платить публика, если бы статьи подписывал А. П. Таггарт? Мысли оставались бы теми же… и совсем неплохие мысли. Публика должна за них платить, но стала бы? Он снова раскурил погасшую трубку и начал писать:

«Леди и джентльмены, я не писатель. Поверьте мне, я обыкновенный клоун, и, когда я балансирую шестом на своем носу, я чувствую, что мошеннич…»

Таггарт перечеркнул написанное. Опять это слово… Нет, надо отделаться от него! Он просто выполняет заказ. Надо держаться за слова «выполняю заказ». Это источник его существования… Не очень обильный, правда, но на жизнь хватает, а особой выгоды он не имеет. И это всё. Но какая выгода Джорджи Гребс подписывать чужую статью? Только реклама! Кто же тогда зарабатывает на этом? Компания «Объединенное журнальное издательство»! Да, имена Джорджи Гребс и шефа, которые украшают полосы, написанные другими, дают компании изрядные куши. А почему, собственно, не использовать известные имена?… Таггарт нахмурился. Если, скажем, человек заходит в лавку и покупает коробку пилюль фирмы «Холловей», а они изготовлены по рецепту «Томпкинса». Что изменится от того, что он принимает их за пилюли «Холловея», хуже

они не станут. Таггарт отложил перо и вынул трубку изо рта. «Вздор, – подумал он. – Никогда не смотрел на вопрос с этой стороны, но, кажется, Это всё-таки имеет значение. Читатель должен получать ту самую статью, за которую он платит деньги; если нет, допустим любой обман. В таком случае новозеландских баранов можно продавать за английских, а в шерсть примешивать хлопок. Обман – его статья, написанная за Гребс. Таггарт раскурил трубку в третий раз. Но с первой же затяжкой он почувствовал чисто английскую ненависть к „высокоморальной“ болтовне и к хвастовству этой высокой моралью. Кто он такой, чтобы восставать против обычая? Разве не секретари готовят выступления для парламентских „шишек“? Разве заключения знаменитых адвокатов, которые они подписывают, не составляются зачастую их помощниками? Разве судьи сами пишут документы процессов?… Да, но всё это совсем другое… В тех случаях публика платит за мысли, а не за форму их выражения. Знаменитый адвокат ставит свою подпись под тем, что написано, и не обращает внимания, как это написано. Министр высказывает свои взгляды независимо от того, сам ли он написал или другие записали его мысли, и публика платит за взгляды, а не за то, как они выражены. Но статья Гребс – совсем другое дело. В этой статье публика будет платить не за мысли, взгляды или мнения, она будет платить за возможность заглянуть в душу своего кумира. „А его душа окажется моею! – думал Таггарт. – Кто стал бы тратить деньги, чтобы заглянуть в мою душу?“ Таггарт даже привстал и сел снова. Но если публика так легковерна, что толку об этом думать? Она с жадностью поглощает всё написанное и постоянно требует еще. Да! Но разве доверчивая публика не состоит из людей, которых нельзя одурачить? Таггарт встал и прошелся по комнате. Джимми Каунтер поднял голову.

– Ты, кажется, чем-то взволнован?

Таггарт уставился на него:

– Мне надо написать какую-нибудь чепуху за Джорджи Гребс для „Маяка“, а вот пришло в голову, что это обман публики. Что ты на это скажешь, Джимми?

– Отчасти ты прав. Ну и что?

– Если это так, то я не хочу заниматься обманом, вот и всё.

Джимми Каунтер присвистнул.

– Дружище, я сейчас катаю заметку о скачках от имени „завсегдатая ипподрома“… а на скачках я не бывал уже несколько лет.

– Ну, это простительно.

– Всё простительно в нашем деле. Закрой глаза и глотай, что дают. Ведь ты только выполняешь заказ.

– Значит, стоит прилепить ярлык благопристойности, и от этого всё сразу станет приличным? Не так ли?

– Скажи, старина, что ты ел за завтраком?

– Послушай, Джимми, мне кажется, я зашел в тупик. Никогда такого со мной не бывало.

– Ну, что же, пусть больше не будет. Вспомни Дюма-отца. Я слышал, что под его именем выходило шестьдесят романов в год. Разве ему это повредило?

Таггарт взъерошил свои я;есткие рыжеватые волосы.

– К черту всё! – проговорил он.

Каунтер рассмеялся.

– Тебе платят, ну и делай, что от тебя требуют. Стоит ли расстраиваться? Журналы должны раскупаться. А статья Джорджи Гребс… что же… обычный газетный трюк.

– К черту Джорджи Гребс!

Таггарт надел шляпу и вышел, провожаемый долгим свистом удивленного Каунтера. Весь следующий день он занимался другими делами, стараясь убедить себя, что он чудак.

Таггарт даже попытался поделиться своими мыслями с другими журналистами. „Много шуму из ничего, – говорили одни. – Чем это плохо?“ „Ничего не поделаешь. Жизнь заставляет“, – отвечали другие. И всё-таки Таггарт никак не мог уговорить себя взяться за статью Гребс. Ему вспомнилось, что его отец в сорок пять лет переменил веру и тем погубил свою душу. И Таггарт внезапно почувствовал себя несчастным, как будто у него обнаружили наследственный туберкулез.

В пятницу его вызвал шеф.

– Доброе утро, Таггарт! Я только что вернулся. Взгляните-ка на передовую. Она должна пойти в „Маяке“ завтра. Это не статья, а перечень фактов. Куда девался мой стиль?

Таггарт тяжело переминался с ноги на ногу.

– Видите ли, сэр, – начал он, – я подумал, что, может быть, вы сами захотите ее отработать, а факты в ней верны.

Шеф в упор посмотрел на Таггарта:

– Дорогой мой, неужели вы думаете, что у меня есть на это время? Так каждый напишет. Я не подпишу статью в таком виде. Обработайте как следует.