Аниськин и сельские гангстеры
Шрифт:
Костя тоже набрел на полянку, поросшую этими сиреневатыми цветочками с тонкими, как иголочки ели, лепестками.
«Незабудки, что ли? – засомневался он, – нет, незабудки, говорят, вовек не забудешь, а эти неприглядные какие-то. Вот балда, в школе биологию кое-как учил! В нашем деле все, оказывается, надо знать: и названия былиночек, и скорость передвижения звука электровоза».
Участковый растер в руках один из лепесточков и понюхал.
Руки пахли немного резковато, но очень приятно.
«Запах знакомый, хотя и очень смутно. Где-то я уже его слышал. Интересно, что это. Целебные травы? Чай? Пряность?
Он уже не надеялся, что подруги выведут его к подозреваемому, но дело хотел довести до конца.
Тем временем Калерия с Еленой вышли к берегу небольшого озера. Видимо, обе притомились или просто решили посидеть на мягкой сочной траве берега, так или иначе, сели они очень удачно: прямо за небольшим пригорком, подступ к которому с Костиной стороны был очень удобен.
Комаров шепнул Мухтару: «Ползи», и сам по-пластунски, стараясь создавать как можно меньше шума, пополз к пригорку. Расстояние до него они преодолели весьма успешно, Мухтар лег рядом с хозяином, и оба затаились.
– Что же делать, – донес до них ветерок голос Калерии, – судьба, видать, у нас такая. Мне – одной куковать, а тебе с многими мучиться.
– Нет, я точно решила, – отвечала ей Елена, – теперь – ни одного до себя не допущу. Я ведь, дура, что думала? Любят они меня, каждый любит. Думала, что особенная какая, что мужики так липнут. Вон, к Наташке ни один не подвалит, а Аньку вообще за версту обходят, хоть они еще вполне ничего. Я думала, что есть во мне какое-то магнетическое женское обаяние, что предназначение мое такое – счастье, любовь дарить. Понемногу, но многим. А сейчас оглянулась… Пожарище. Где их любовь-то? Не все здороваются даже, а кто как от чумы бежит, только поболтать подойду. А Федор… Терпел столько. Любил. Сумки таскать не позволял. Одного этого мне, дуре, хватило бы, а я: «На руках, на руках!» Те, кто на руках-то, подняли, да бросили побольнее. Стыдно. И себе дорогу в рай закрыла, и Федору ад на земле устроила.
– Хорошо, что винишься, – не стала успокаивать ее Калерия, – значит, забрало тебя за живое, значит, теперь начнешь жить по настоящему, по-хорошему.
– Я ребеночка усыновлю, – всхлипнула Ленка.
– Вот и правильно.
Девушки помолчали, синхронно всхлипывая, потом Елена спросила:
– А у тебя как?
– Никак, – очень тихо ответила Калерия.
– Все любишь?
– Люблю.
– И что делать будешь?
– Не знаю. Все смотрю на него, смотрю, а сердце так и ухает, так и ухает! Я уж портрет и к груди прижимаю, и зацеловываю весь, он даже деформировался весь. Только портрет-то у меня и есть от него.
– Ну что ты, словно девчонка, «портрет, портрет»! Жить-то сейчас надо! Тебе уж рожать скоро поздно будет, а ты все картинками любуешься.
– Не картинками, а его фотографией.
– Да ты посмотри кругом! Конечно, мужиков нормальных маловато, и те женаты. Но и ты уж не девочка. Выбирать некогда. Был бы не сильно пьющий, да и ладно.
– Нет, – тихо, но твердо сказала Калерия. – Или такой, как он, или никто.
–
– Похудею, помолодею, стану меньше ростом и образование высшее получу, – засмеялась Калерия.
– А я перевоспитаюсь, стану верной женой, усыновлю ребеночка и буду к вам на чай приходить. Вот заживем!
– Детки наши будут в песочнице играться, а мужья в шахматы резаться.
– А мы еще ругаться будем, что стучат сильно шахматами, грудничков разбудят, – размечталась Елена.
– Ой, ладно, – прервала ее Калерия, – пошли-ка к Федору. Заждался, небось.
«Вот оно».
Комарова аж в жар бросило. Он уже давно начал впадать в тоску и уныние от тоскливых разговоров подруг и планирования совместной его и Калерии жизни. А то, что Калерия имела в виду именно его, он и не сомневался. Слишком много фактов говорило о том, что эта добрая, но совершенно не трогавшая его сердце девушка уже давно и безнадежно влюблена в нового участкового. Зато теперь все муки были вознаграждены с лихвой.
«Федор где-то здесь. И эти лицемерки выведут меня к нему прямо сейчас, если не случиться ядерная война или еще какое-нибудь незапланированное мероприятие», – ликовал он.
– Тихо! – показал Комаров кулак Мухтару, – повторяй все за мной и не вздумай подать голос!
Из всех просьб и угроз Мухтар понял только одну команду: «голос». Он плутовато улыбнулся, задрал голову, сглотнул и далеко вытянул нижнюю губу.
– Не сметь! – обхватил руками челюсти напарника Костя, – не сметь мекать!
Мухтар обиженно скосил лиловый глаз и резко мотнул рогами. Рога Мухтара представляли собой довольно внушительное зрелище. Если бы животное по неосторожности пропало Косте в какой-нибудь жизненно важный орган, то это могло бы плохо кончиться. Поэтому юноше пришлось резко откатиться в сторону. Звук шуршащей травы и хрустнувших веток привлек внимание женщин.
– Кто там? – испуганно вскрикнула Калерия.
Костя замер. Мухтар тоже. За пригорком раздался взволнованный шепот: подруги совещались. Сдаваться Комаров не собирался. Виктор Августинович учил, что из самой безвыходной ситуации всегда можно найти выход. И часто Фортуна сама вытаскивает своих любимчиков из самых заковыристых ситуаций. Позиция у Кости и Мухтара была выгодной. Козел замаскировался в высоких зарослях ромашки и склонил рога набок, Костя оказался за кустом, за который отбросил его Мухтар.
– Вроде шумнул кто? – сомневалась тем временем Елена.
– Может, кабан или мышка? – предположила Калерия.
– Глянь, – вероломно предложила ей Ленка.
– А вдруг и впрямь кабан? – не соглашалась Калерия.
– А вдруг не кабан?
Костя услышал тяжелый грудной вздох. Под широкими ступнями девушки зашуршали полуистлевшие прошлогодние листья. Комаров постарался слиться с природой, что было не совсем невозможно. Вот у Калерии это бы не вышло: по объему она была раза в два богаче Кости, и некоторые части тела уж точно выпирали бы из щедро подкормленной солнцем и дождями травы.