Анизотропное шоссе [СИ]
Шрифт:
И припустил неспешными скачками со шпалы на шпалу в противоположную от северной столицы сторону, тщательно избегая наступать на желтый песок балласта. Что, впрочем, вряд ли имело какое-то принципиальное значение после первого же благополучно пропущенного встречного состава.
Скоро «железка» преподнесла мне второе не слишком приятное открытие. Первоначально я ожидал увидеть тут обычную социалистическую небрежность и запустение. Однако судя по состоянию пути, его содержали не хуже, чем коридоры в Шпалерке. Всё ухожено, откосы не только выкошены, но и кое-где выложены мозаикой с серпами и молотами. Каждый километровый столбик покрашен, понизу оконтурен звездочкой из кирпича, цифры разборчиво прорисованы свежей краской. Запасные рельсы, пахучие шпалы, свежепропитанные душистой смолой креозота, завезены загодя и сложены в ровные ряды. Подобное состояние подразумевало
Километров через пять впереди замаячил знак, скоро я смог разобрать непонятную «печную» надпись «закрой поддувало», [45] а чуть позже из-за поворота показался мост через небольшую речушку. Аккуратная, выписанная каллиграфическими буквами табличка сообщила название — река Спиридоновъ. Лучшего варианта ждать нельзя, поэтому я разделся до пояса, оставив, впрочем, на ногах ботинки во избежание травм ступней на камнях, аккуратно пролез между шпалами вниз в собранный из бруса короб мостовой фермы, повис на руках и спрыгнул вниз, прямо в неглубокую, но ледяную воду. Аккуратно, стараясь не поскользнуться на камнях, прошел вниз по течению за поворот, там и выбрался на берег.
45
Из-под паровоза прилично сорило на путь горящими хлопьями шлака и кусками пылающего угля. Поэтому знаки «закрой поддувало» устанавливали перед деревянными мостами в обязательном порядке.
Расположился на краю леса, с удобством, под доходящими до самой земли ветвями огромной ели. Наломал лапника на подстилку, на ноги, которые мне нынче нужно беречь пуще глаза, намотал байку с «многоцелевых» карманов, подвязал веревочками а-ля крестьянин, обул калоши. Наблюдать за железной дорогой не рискнул, мало ли какой нюх у собак. Хотя это больше похоже на паранойю, но, говорят, параноики в среднем живут дольше.
В память об обильном завтраке (а также более чем калорийной еде прошлой недели) скудно заморил червячка плиточкой пеммикана, да чуток пожевал, чтобы сбить аппетит, пестиков — молодых сосновых побегов. И пристроился к теплому стволу — оплетать в сетку кистеня подобранный в речке камень-голыш весом в добрые полкило. Сдаваться ни чекистам, ни их четырехлапым коллегам-зверям я не собирался при любом раскладе. Года в тюрьме оказалось более чем достаточно для понимания — двадцатые годы не просто жесткие, они откровенно жестокие, тут нет места моральным нормам 21-го века. Сочувствие в ЧК проявляют исключительно к своим, заметно реже — к «социально близкой» уголовной шпане, у которой есть хороший шанс отделаться десятком гематом да парой лет к сроку. Каэров типа меня гэпэушники и их прихвостни для начала избивают до полусмерти, а потом показательно, мучительно достреливают [46] на глазах всего лагеря.
46
Закон, карающий побег за границу смертной казнью, был издан много позже, 7 июня 1934 года, но реальность в этой части УК заметно обгоняла теорию (побег рассматривали как государственную измену, соответственно и карали).
Только покончив с изготовлением оружия, я позволил себе натянуть накомарник и задремать.
Проснулся неожиданно поздно, от холода, судя по всему, сильно за полночь. Нервное напряжение подготовки к побегу, да и самого рывка не прошло бесследно. Но хочешь не хочешь, а нужно следовать плану. То есть выходить обратно на железку и плюхать по ней все дальше и дальше на север.
Почему такой странный маршрут, да еще в одиночку?
Как сошел снег, вполне прозрачные намеки от соседей-каторжан повалили ко мне чуть не ежедневно. А что, парень здоровый, неплохо одет, с едой и деньгами. Вот только… уж не знаю, большая половина из этих доброхотов пытались всего лишь заработать премиальную пачку махорки за раскрытие заговора или меньшая. От любых вариантов я отказывался сразу и наотрез.
Это только кажется, случись что без напарника — сразу сгинешь без следа. Побег совсем не турпоход, тут, спасая друга, не выйдешь к деревне и не вызовешь вертолет МЧС с врачами и психологами. В наличии всего две опции: тащить травмированного или заболевшего партнера на собственном горбу или… пристукнуть без мучений. Несложно угадать реальный выбор, увы, жизнь далека от сказок.
Кроме того, из священников
Про побег с урками и говорить нечего. Конечно, с опытом и выносливостью у них все хорошо, такое впечатление, что естественный отбор оставил в живых только самых сильных и ловких. Но спасибо фильмам 21-го века, насмотрелся и наслушался. Стать живой консервой желание отсутствует.
С направлением дела обстоят еще проще. Уголовники бегут строго на юг, в родной Ленинград. На севере, в Мурманске, как и на западе, в Финляндии им делать абсолютно нечего. Риск для них далеко не смертельный, поэтому большая часть нагло ломится в товарняки, а то и пассажирские вагоны, надеясь скорее на удачу, чем расчет. Везет, кстати, нередко — если верить рассказам, примерно одному из десятка. Скорее всего, потому, что гэпэушники гоняются за ними с ленцой.
На восток направляются исключительно отчаянные хлебопашцы, у которых семьи сосланы в Сибирь. Чекиста или неудачно подвернувшегося вольняшку за горло, деньги в карман, а дальше бесследно раствориться в кочующих по стране толпах «беспачпортных» лапотников, тем более что поезда в те края никто толком не проверяет. Уж за Байкалом можно поискать настоящий крестьянский рай без помещиков и коммунистов — скрытые глубоко в тайге деревни, где в достатке есть хлеб, молоко и американская мануфактура, а покой охраняется своей дружиной с японскими винтовками.
Совсем иное дело каэры. Им, вернее нам, путь один, в Финляндию. Причем «отсюда» туда пробираться ближе и, возможно, даже проще, чем из Ленинграда. Напрямую всего-то две с половиной сотни километров. Но непроходимая тайга, реки, озера и болота стерегут надежнее всяких заборов. Более-менее обитаемые места тянутся исключительно вдоль рек, например, таких, как Кемь. Там наезжены дороги, нередки деревеньки, хутора, да и вообще встречаются люди. Можно зайти в крестьянский двор, магазин и свободно купить хлеба, рыбы или какой другой снеди. Неделя пути, и вот она, страна Суоми, только обойди заставу. Идиллия…
Если забыть, что в ГПУ служат не окончательные идиоты, быстренько выслать засады на все ключевые точки у них ума хватит. Слабая надежда и на местных жителей. Каждому, кто сдаст бегунка властям, обещана нехилая награда, например десяток пудов муки. С эдаким богатством семья может жить в достатке и неге целый год. Поэтому крестьянушки не просто ждут, когда оголодавший каторжанин придет просить хлеб, нет, при известии о побеге многие выходят в леса на охоту за человеком аки за зверем.
Так что как все нормальные герои, я собираюсь идти в обход: рвануть по железке на сотню-полторы километров севернее, ближе к Кандалакше, а уже оттуда уходить вдоль реки Канда на запад. Крюк изрядный, но, во-первых, граница там куда как ближе, чуть более сотни километров, [47] во-вторых, ГПУ в жизни не придет в голову искать меня в тех краях! Причем по железке я планирую передвигаться ночами, уже достаточно светлыми, и пока все нормальные люди спят, делать до восхода волчьим скоком, а то и просто бегом километров сорок-пятьдесят.
47
После советско-финской войны 1939-1940 года большая часть прилегающей к реке Канда (и городу Кандалакша) общины Салла была присоединена к Советскому Союзу.
За подобными оптимистическими размышлениями я не только успел выбраться из леса, но и, шутя, отмахал пяток километров по шпалам. Для удобства разделся до термобелья, самое то при температуре около плюс пяти, поэтому бежалось легко, совсем как на тренировке, и я надеялся без труда наверстать график, сбитый поздним стартом. Непосредственная опасность, казалось, миновала — ну нельзя же в здравом уме и твердой памяти поверить в способность собак взять мой след после всех хитростей. Да еще учитывая чуть не десяток прошедших мимо поездов, и то, что я постарался не оставлять вещей со «своим» запахом — оставленные вместе с торбой кальсоны и портянки были чужими, а брошенные пальто и шапка обильно обработаны керосином «от вшей».