Анизотропное шоссе [СИ]

Дмитриев Павел В.

Собственно, в подобной гэпэушно-рыночной идее исправительного труда есть только одна отличная от нормальной жизни черта: работа каторжников полностью бесплатна. Ходят слухи, что на карманные расходы занятых на тяжелых работах зэка Москва отпускает аж тридцать пять копеек в день, [165] однако эти гроши до Кемперпункта не доходят, расходятся в Москве. Таким образом, единственным источником ассигнаций являются посылки с воли, которые, к моему немалому удивлению, доходят даже из-за границы и выдаются хоть с жестким досмотром, но честно и без изъятий.

165

Денежные премии специальными «бонами» начались после 1929 года.

Удастся ли существовать

в лагере по-социалистически, то есть ломать хребет и прочие части организма совсем без денег, но за жратву и койку? Прикинуть не сложно. Местную еду условно можно разделить на гарантированные «наркомовские» [166] и «котел». Первое — в основном хлеб лагерной пекарни, его выдают в рабочих ротах по полтора фунта в день или по шестьсот грамм. Изящные формовые булки остались в столичном прошлом, тут в ходу бесформенные отрезы от каких-го гигантских, плохо пропеченных караваев. Но суть от этого меняется слабо. В довесок идет несколько чайных ложек жидкого сахара, тюлений жир, чай. На лесоповале норма вырастает до трех фунтов, у штрафников, соответственно, снижается до фунта. Горячее котловое питание положено два раза в день, на него выделяются крупы, овощи, рыба и мясо. Гхм… Тресковые головы в баланде я уже встречал, так вот, еще бывают селедочные. Мясо же, как мне рассказал сосед, увидеть можно только на тяжелых работах и то далеко не везде.

166

Термин «наркомовские», «наркомовская пайка», «гарантийка» в 20-х означал ежедневную гарантированную порцию хлеба.

Если смотреть на цифры из теплого начальственного кресла — вроде бы выжить можно, благо на центрокухне работают исключительно священники, а они тут, в отличие от 21-го века, в воровстве и аферах не замечены. Однако на практике любая неприятность ставит зэка, не обеспеченного посылками с воли, буквально на край всегда разверзнутой братской могилы. Например, травма, болезнь, любая неспособность работать в лошадином темпе десять-двенадцать часов в сутки — получи на день лишь фунт хлеба, да обходись без вечерней баланды и каши. Или тривиальная кража выданного на пять дней пайка — обычное дело даже при хорошем дневальном. Износ, потеря, воровство одежды — результат ничуть не лучше, потому как обмундирование выдают исключительно на тяжелых работах. Блатной закон не знает сострадания: проиграл — плати. Не имеет пощады и ГПУ: остался голый — мерзни, лишился хлеба — голодай, ослабел — умри.

Можно ли как-то обмануть фундаментально недостаточную систему? Безусловно, есть же священный блат! Оказывается, общие бараки и физическая работа — в основном удел бытовиков, мещан, рабочих, крестьян и даже мелкой шпаны. Тогда как контрреволюционеры из бывших чиновников, директоров или ученых, сумевших выжить в неразберихе этапа и первых недель пересылки, реально руководят всеми службами, конторами и производствами. Надсмотрщики попросту опасаются [167] каэров! К примеру, если у последнего из сучкорубов на носу очки, а словарный запас говорит как минимум о гимназии, его никто не тронет и пальцем, лучше пристрелят или дадут спокойно замерзнуть. Логику понять не сложно — сегодня это бесполезный и бессильный старик, завтра он встретит приятеля из университета, подчиненного из наркомата, и… внезапно окажется чуть ли не в самом верху лагерной иерархии.

167

Первые массовые расстрелы каэров в Кемперпункте и на Соловках произошли зимой 1929-1930 годов, после смены администрации.

Таким образом, мне, по идее, достаточно найти успевшего хорошо устроиться коллегу, одноклассника, соседа, друга семьи, и обеспечено теплое местечко табельщика или счетовода. Кормежка будет хоть из стандартного пайка, но, что принципиально важно, отдельного котла, да и работа легкая, в тепле и без надрывной траты калорий. Заболеешь — свои прикроют, украдут необходимое — ссудят, или подарят.

Очень жаль что все, кого я знал, остались чуть не в сотне лет «впереди».

Наряды среди новеньких распределяли с фантазией. Для начала рукраб устроил открытый аукцион, и первым предметом торга стала «вечная» халтура по доставке воды из Кеми на Попов остров посредством пары телег с цистернами. Работа ведрами, пусть даже на морозе,

это тебе не баланы из болота тягать, да еще постоянно «за колючкой», в дороге, значит, можно брать мелкие поручения. Такую возможность надо ценить! И лот ушел на троих, в складчину, всего за сто пятьдесят рублей. Второй бид судьба не иначе как создавала для меня: помощник электромонтера! Я, было, попробовал биться, уговорившись занять у Михаила Федоровича его последние два червонца, но куда там: какой-то бывший офицеришко сумел выложить за уникальное местечко восемьдесят пять целковых. Последними, уже без торга, в продажу пошли выходные дни — всего-то по три рубля, пятидневка с хорошей скидкой за опт, то есть по червонцу.

Впахивать на лесоповале предлагалось уже совершенно бесплатно. Хотя, после короткого рекламного рассказа о повышенном пайке, новых теплых бараках на лесных командировках и шансе после начала навигации остаться на материке, желающих попасть «на тяжелые» оказалось заметно больше, чем требовалось. Отбирали только сильных, молодых, да с короткими сроками. Надеюсь, кому-то из них повезет, и обещания окажутся правдой, тогда как от обладателя клоунских ботинок я уже знал, что такое, конечно, бывает… Но очень редко. Большинство просто пережгут в невыносимо тяжелой работе, заморозят в щелеватых, сляпанных на скорую руку сараях, и выкинут на Соловки — доживать в слабосилке до следующей смертельной зимы.

Следующая вакансия в исполнении кривляющегося распорядителя бала звучала диковато:

— Мусор таскать! Лошадь и помощника предоставляет администрация!

Не знаю точно, почему я сделал шаг вперед, не убоявшись откровенно подлой работы. Возможно, выстрелила давно лелеемая ассоциативная цепочка: лошадь — конский волос — леска — рыбалка — побег. Но скорее я подсознательно понял, что список реальных задач на сегодня и ближайшее будущее фактически завершен, и в этой ситуации компания не распределенного по нормальным местам интеллигентского балласта, пусть пока еще достаточно импозантного и сытого на вид, соседство опасное… Не зря сосед особо предупреждал о «приучении к свободному труду»: зимой, когда делать нечего, на выручку организаторам каторги идут специально изобретенные издевательства, такие как перемещение штабелей бревен и досок с места на место или вычерпывание моря ведрами. Никому не нужная суета, ненужные люди, соответствующее питание и отношение.

Между тем рукраб посмотрел на меня странно-оценивающе, но возражать не стал, только пробормотал:

— Хиловат, но, поди, не сдохнет до весны…- и уже в полный голос гаркнул: — Че вылупился, как срака? Назвался, быстро!

«Во что я только ввязался!» — мелькнула в моей голове паническая мысль. Но отступать поздно. — Обухов! — отрапортовал я и поспешно попятился назад, в злорадно улыбающийся чужой беде строй.

— Кто еще безработный? Радуйтесь, сволочи, за…бетесь на благоустройстве! — подтвердил мои мысли нарядчик. — А ну шаг вперед! Слева направо, фамилия!

После краткой финишной переклички я ожидал окончания затянувшегося чуть не до обеда спектакля. Но нет, самую интересную часть организаторы приберегли напоследок: распределение вакансий в женской части «дружного» каторжного коллектива, как минимум половину которого составляют подруги и подельщицы уголовников.

Хит сезона — домработница-кухарка для доблестных бойцов-красноармейцев! [168] Потребность — двадцать человек! Подвох, по многочисленным грязным намекам, очевиден даже мне: главной обязанностью женщин станет отнюдь не приготовление еды, но самый тривиальный интим.

168

По воспоминаниям С. Мальсагова: «Солдаты настолько ленивы, что арестанткам приходится даже застилать их постели… Каждый чекист на Соловках одновременно имеет от трех до пяти наложниц».

«Неужто силком в бл…ди загонять прямо тут будут?», — мелькнула обескураживающая мысль.

Подтверждая опасения, истошный крик бабского скандала взорвал угрюмую воркотню строя, но скоро я едва мог сдержать удивление: получить ценную работу проститутки не кинулись только старухи, вероятно понимая, что их все равно не возьмут. Кроме них в стороне остался только жалкий десяток охреневших от прямоты посыла каэрок.

— Жизнь их уже снасильничала, солдатики не добьют, — тихо заметил мне в ухо Михаил Федорович. — Поверь, не страшно бытовать подобным образом после воровской малины или рабочего барака… Тепло и сытно. Еще, глядишь, детишек приживут, да замуж выскочат.