Анканау

Рытхэу Юрий Сергеевич

Узнав об этом, Анканау тотчас отправилась к председателю.

Василий Иванович заулыбался, поднялся навстречу из-за стола и приветливо сказал:

— Здравствуй, наш молодой женский кадр.

Анканау вспыхнула и резко отрезала:

— Прошу вас, Василий Иванович, меня так не называть!

— Вот уж и обиделась. А я уважительно говорю. Где ещё есть женщина-моторист, кроме как в нашем колхозе?

Анканау смутилась: в самом деле, может, Василий Иванович от всего сердца её так называет. Кроме того, ведь она пришла с просьбой и нехорошо так

начинать разговор.

— Простите, Василий Иванович, — смягчив голос, сказала Анканау. — Я пришла к вам с просьбой.

— Всегда рад помочь, — отозвался председатель.

— Охотничий участок мне нужен.

— Охотничий участок? — Василий Иванович даже привстал со стула. — Это в каком смысле?

— Ну, в таком, — Анканау засмеялась. — Вот у отца есть участок, у других охотников, у Кытылькота… Промышлять собираюсь.

— Это невозможно, — Василий Иванович сопроводил эти слова своим любимым жестом: как бы поставил печать. — Дело тонкое. Все охотничьи участки издавна сложившиеся. Кто же добровольно уступит… Нет, это не выйдет.

Василий Иванович сочувственно посмотрел на поникшую Анканау и добавил:

— Если бы я даже очень хотел помочь, ничего бы не мог сделать.

— Как же мне быть? — растерянно пробормотала девушка.

— Может, отец отдаст часть своих угодий? — сказал он и подошёл к карте: — Смотри сюда. От косы Мээчкын до Эпрана — тут на десятерых хватит… Только насчёт приманок и подкормки самой придётся побеспокоиться.

С отцом Анканау пришлось труднее, чем с председателем. Несколько дней его уговаривала, пока он не сдался и не сказал:

— Ладно. От Мээчкына вдоль побережья до Китовых холмов — твоё. Но больше никакой помощи от меня не жди. Позорься одна, а меня оставь в покое!

В первый же свободный от морской охоты день Анканау навестила свои владения. Ей пришлось пешком идти целый день до избушки, а оттуда ещё день бродить по тундровым холмам и кочкам. Она разыскивала песцовые норки и отмечала на самодельном плане участка, скопированного с карты колхозных угодий.

Летний ветер быстро перелистывал страницы календаря. Вот уже ночи стали длинными и темными. Море всё чаще штормило.

По утрам Анканау прислушивалась, и, если доносились удары волн, она быстро одевалась и бежала на берег моря, стараясь быть первой.

Бывало, что море выкидывало мёртвых зверей — ритлю. Для песцов нет лучшей подкормки, чем ритлю — запах такой, что слышно далеко по тундре. Даже самый привередливый зверь будет покорён таким вниманием и не покинет охотничьего участка.

Но сколько Анканау ни бродила вдоль полосы бушующего прибоя, ей ещё ни разу не довелось найти ни одного ритльу. Всегда получалось так, что её кто-то опережал и ставил на выброшенную волнами удачу свой знак-камешек.

И всё же Анканау не теряла надежды. Ветер срывал верхушку волны, прежде чем она обламывалась, и швырял водяной пургой солёную воду. Большой пароход светился на горизонте. Иногда он давал длинный гудок, разрываемый на куски прерывистым ветром.

Ноги

скользили по мокрой гальке. Торбаса давно отсырели, травяная подстилка сбилась, и через ослизлые подошвы из лахтачьей кожи острые камешки причиняли ощутимую боль. Анканау не садилась отдыхать. Она обещала себе передышку, когда доберётся до мыса Вэтлы. Чтобы заглушить грызущий голод, девушка подбирала свежие, пахнущие морской волной водоросли и грызла на ходу.

Анканау вышла в четвёртом часу утра, сейчас уже шестой, но на пути ей не попался не только какой-нибудь ритльу, а и дохлой рыбёшки на берег не выбросило.

Мыс вырос перед ней неожиданной тёмной громадой. Вода сочилась из щелей, волны нещадно били о камень со стороны моря. Под кипящим прибоем скрывалась узкая полоска гальки, по которой можно было пройти на ту сторону мыса.

Анканау отошла в сторону, чтобы брызги не доставали, и присела передохнуть.

Дороги под мысом нет, значит нужно возвращаться назад. Видно, и сегодня уж такой неудачный день. Никто не мог опередить Анканау, потому что на брёвнах, выброшенных волнами, ещё не было знаков владельцев — камешков.

Каменный мыс дрожал под ударами волн. Анканау зябко поёжилась и огляделась. Мутный рассвет вставал над разъярённым морем. Посветлели верхушки волн, как будто озарились изнутри, из морской пучины сказочным светом. Обозначились низкие, тяжёлые облака. Мыс по-прежнему оставался чёрным. И даже если бы выглянуло солнце, каменная громада не улыбнулась.

Анканау откинула назад голову, всматриваясь вверх. Взгляд невольно последовал за едва заметным карнизом, который лепился наискось. А ведь по нему можно пройти! На той стороне мыса никто не был с того дня, как начался шторм. Если не кита, то хоть тюленью тушу должно выкинуть!

Снизу в неверном свете нарождающегося пасмурного дня тропка показалась не такой узкой, как на самом деле. Приходилось плотно прижиматься к холодной мокрой скале и по возможности стараться не смотреть вниз. Но волны кидались на девушку, ветер тормошил за плечи, выбивал из-под платка волосы.

Дважды передохнув, Анканау добралась до поворота. Здесь тропка расширялась и висела уже не над бушующим морем, а над полосой гальки, переходящей в длинную косу. Девушка облегчённо вздохнула и вдруг увидела прямо перед собой две светящиеся точки, обрамлённые красными кружочками. Она слабо вскрикнула, отлепилась от скалы, ноги подогнулись… Уже падая назад, Анканау догадалась и невольно закричала:

— Это же птица!

Тело несколько раз ударилось о камни, и девушка не теряла сознания до того самого момента, как рухнула на мокрую гальку.

…Анканау очнулась от прикосновения чьих-то рук. Кто-то, ещё не видимый, бережно притрагивался к ней.

Над ней на коленях стоял Носов. С мокрой плащ-палатки ручьями стекала вода, под капюшоном блестел козырёк фуражки, а над ним горела красная звёздочка. Анканау подняла руку и, как бы удостоверяясь в том, что жива, дотронулась до звёздочки.