Анклавы в аду. Встречный прорыв
Шрифт:
Интересно отметить, что нашим «молодым» по первости настоящий чай не понравился. Чпок, к примеру, долго плевался и говорил, что «рот вяжет и вообще — горько»!
Но всего за два дня втянулись и все реже доставали пакетики со своим: чабрецовым, «ивановским» или липовым, про морковный речь даже не идет.
Полковник, конечно, посетовал, что у них с чаем тоже не очень — и посадок мало и труд ручной… Но он у них есть, а у нас я уже и не вспомню, когда последний раз в рейдах находили. Кухни в уцелевших домах сразу после прихода Тьмы грабили в первую очередь.
Это позже, когда сумятица первых лет немного улеглась, многие попытались зацепиться и осесть, начали и огороды разводить и теплицы строить, но все равно основой рациона бредуна года до двадцатого, а то и до двадцать пятого, было то, что он на развалинах найти мог. Ну, или награбить у оседлых. Мне, кстати, все меньше хотелось называть людей вроде Лавочника или Сантика бредунами — как-то не очень слово это подходит к тем, кто на одном месте десять лет живет и хоть какую жизнь наладить пытается. «Выроднями» — тем более… Чует мое сердце — надо какое-то новое слово придумывать, чтоб новых союзников не обижать.
— Не откажусь, — я присел на синтетический коврик и достал из своего рюкзака кружку.
«Междугородным переговорным пунктом» назвал это место сам Борис. На верхний, девятый этаж больничного недостроя затащили рации, генератор и всякую бытовую мелочь. Генератор поставили в какую-то каморку и занавесили дверные проемы плащ-палатками. Так, чтобы заглушить его стрекот. Окна и дверные проемы в одной из соседних комнат также задрапировали брезентом и поставили в ней рации. На этот раз занавеси играли роль светомаскировки, ну и от непогоды защищали. На крыше на телескопической мачте подняли две антенны — и радиоцентр местного масштаба готов. Наши группы, оставленные в Михнево, было неплохо слышно даже в мою переноску, хотя до них было около пятнадцати километров. Это, естественно, с внешней антенной.
Когда через пару минут чай настоялся, к нам, словно почувствовав, что можно поживиться, присоединились Тушканчик с Говоруном.
— Очень я это роскошество люблю и уважаю! — Ваня одновременно пытался восстановить дыхание после быстрого подъема на такую верхотуру, налить себе чаю и балагурить. И, что удивительно, у него это неплохо получалось. Кроме, может быть, дыхания… — Уф, что пишут из Столицы? Как невеста твоя поживает? Как родственники?
— Дядя Виталик вам, охламонам, привет передает. Говорит только, чтобы вы слушались старших, меня то есть, и не шалили понапрасну. И для большего веселья отправил добренький дядя нам в помощь аж полусотню ребетят из нашего детского садика!
— Хрена себе! — восхитился Мур. — Значит, мы, сами того не ведая, в цвет попали.
— Ну, насчет «не ведая» ты погорячился мальца, — Говорун степенно отхлебнул чаю. — Мне отчего-то кажется, что Илюха вполне себе понимает, что делает. Старшой, кто там с ребятами за главного едет?
— Я только Акакия и Неваляшку знаю. Про Трезубца слышал,
— Я Валеру знаю, — Говорун кивнул, — стоящий парень. То есть вняло начальство докладу про питомники эти?
— Я не про хабар и прочие саженцы, голова твоя садово-огородная! — перебил его, хохотнув, Тушканчик. — Я про шкандыбал. Интересно, что следы опять ведут во Ржев.
— А что там у вас? — спросил лейтенант, до того момента с интересом слушавший нашу перепалку, мирно прихлебывая чаек.
— Да ни хрена там, по большому счету! — тут же среагировал Ваня. — Что может остаться от провинциального городка с населением в пятьдесят тысяч, на одном краю которого находится стоянка истребителей ПВО, а на другом арсеналы Министерства обороны?
— Что, прилетело туда? — Афанасьев сокрушенно покачал головой.
— Ах да, это еще и крупный ЖэДэ узел был.
— Знаю нескольких ребят, которые на развалинах тех складов копались, — добавил от себя Федор. — Там равнобедренный треугольник получился между «плешками», а основание его всего шесть кэмэ.
— «Плешками»? — не сразу понял лейтенант, но тут же догадался: — Это вы места попаданий так называете, да?
— Угу, — буркнул Говорун. — Так стволы, что там они достали только бредунам и продавать, так фонят. Ребята сами безбашенные, ну и жадные, не без этого, так и то сказали, что овчинка выделки не стоит.
«Бредунам, говоришь? „Плешки“, говоришь? А ведь лучше места для оперативной базы против нас и придумать сложно! Никто туда не суется — поскольку это, пожалуй, самое „грязное“ место во всем анклаве после Удомли и Дубны, а от Торжка ведь едва ли сотня километров. Вот и получается — товар везут вроде как нам, тверским, а потом раз — и на северо-запад поворачивают. Если наши „трехголовые“ недруги нашли способ, как от радиации уберечься, то вполне могли и в самом городе засесть. Черт, забыл нашим об этом сообщить!»
Я отставил в сторону недопитую кружку:
— Боря, через десять минут еще одну телеграммку в Торжок отобьешь?
— Конечно, чай вот допью и готов!
— Не торопись, я позову, — и с этими словами я достал из кармана шифроблокнот и снова отправился в радиорубку — у костерка было темновато, а там все-таки лампочка горит.
Глава 12
Там же. 23.12 того же дня.
— Илья, проснись! — голос говорившего с трудом прорвался к моему сознанию через пелену сна.
«Хорошо еще, что за плечо трясти не начал! — с этой мыслью я принял вертикальное положение, приподнявшись на локтях. — А то иногда спросонья могу и локтем двинуть. Особенно если за сутки часа четыре выдалось поспать всего…»
Под пологом, натянутым около уже почти погасшего костра для большего тепла, царил полумрак, только слегка озаренный светом тлеющих углей. Поэтому разбудившего меня я не столько узнал, сколько догадался кто это:
— Федь, ты?
— Да. Там цидулька от Лавочника пришла.