В конце царствования императрицы в Великороссийских губерниях насчитывалось всего лишь 51/2 миллионов человек мужского пола. Государственные расходы, между тем, были довольно значительны. В 1734 году, напр., на содержание двора требовалось 260 000 рублей, императорской конюшни 100 000. На пенсии разным родственникам и родственницам императрицы выходило 77 000, на жалование и дачи разным гражданским чинам 460 000 и т. д. Несмотря на заметное развитие науки и литературы при Анне Иоанновне в последние годы её царствования, положение государства было довольно
печальным. Петровские войны и тяжелые походы 1733–1739 гг., а также жестокое правление и злоупотребления Бирона давали себя чувствовать, вредно отзывались на состоянии народного хозяйства. Если служебные обязанности шляхетства были облегчены в некоторых отношениях, то податные обязанности, по прежнему, тяжелым бременем ложились на низший класс и становились еще тяжелее под влиянием той строгости, с которой производилось взымание недоимок. При таких условиях власть землевладельцев над крестьянами чувствовалась сильнее. Неудивительно поэтому, что кое где замечаются вспышки народного неудовольствия. Сохранились известия, например, о появлении в селе Ярославце киевского полка лжецаревича Алексея Петровича, которого поспешили признать местный священник и солдаты; есть сведения о заговоре против жизни хозяина, составленным рабочими на Ярославской полотняной фабрике Ивана Затрапезного в 1739 году, о возмущении крестьян против одного из Данковских помещиков, причем для их усмирения потребовалось содействие «городской команды». С 1735 г. по 1740 г. происходило несколько восстаний башкирцев, к которым с 1738 года присоединились и киргизы. Их усмиряли А. Румянцев, В. Татищев и кн. Урусов. Ропот и неудовольствие везде возбуждали подозрения правительства; лазутчики и доносчики роились всюду. Терпели не только низшие классы, но и некоторые из представителей аристократии, если чем либо мешали усилению Бирона. Фельдмаршал Долгорукий был сослан, в 1733 г. также сослан был ни в чём неповинный князь А. Черкасский. Указом 12 ноября 1739 г. обнародовано было, что князю Долгорукому (Ивану), после колесования отсечена голова, что тому же наказанию подвергнуты кн. Василий Лукич, Сергей и Иван Григорьевичи, и что кн. Василий и Михаил Владимировичи сосланы; Алексей Васильевич Макаров содержался под арестом. Наконец, известна печальная судьба А. П. Волынского, который возвысился благодаря Бирону, но вскоре восстановил против себя своего бывшего покровителя, Остермана и Куракина. Обвиненный в государственных преступлениях, он был казнен 27-го июля 1740 года вместе с несколькими сообщниками; других били кнутом и сослали в Сибирь на каторжную работу. Тяжело было правление временщика; но ропот и неудовольствие народное, благодаря его стараниям вовсе не доходили до императрицы, проводившей время на кушетке, в шлафроке, с её любимцем или в игре в карты за вином в обществе, шутов и шутих. А вне этих стен дворца в России царствовала тишина кладбища и полного народного и государственного разорения. Осень 1740 года императрица начала чувствовать себя не совсем здоровой, 5-го октября, за обедом ей стало дурно, а 17-го того же месяца она скончалась, назначив преемником двухмесячного сына племянницы своей Анны Леопольдовны, Ивана.
Горючий материал негодования, обильно копившийся десять лет, тлел, незаметно. Ему мешали разгораться привычное почтение к носителям верховной власти, исполнение некоторых
шляхетских желаний 1730 года и нечто похожее на политический стыд: сами же надели на себя это ярмо. Но смерть Анны развязало языки, а оскорбительное регентство Бирона толкало к действию Гвардия зашумела; офицеры, сходясь на улицах с солдатами, громко плакались им на то, что регентство дали Бирону мимо родителей императора, а солдаты бранили офицеров, зачем не «зачиняют». Капитан Бровцын на Васильевском Острове собрал толпу солдат и с ними горевал о том, что регентом после смерти императрицы назначен Бирон. Увидел это кабинет-министр Бестужев-Рюмин, креатура регента, и, превратив себя в городового, погнался с обнаженной шпагой за Бровцыным, который едва успел скрыться в доме Миниха. Подполковник Пустошкин, вспомнив 1730 год, подговорил многих и в том гвардейских офицеров подать челобитную от российского шляхетства о назначении регентом принца-отца. Пустошкин хотел провести свою просьбу через кабинет-министра кн. Черкасского, одного из шляхетских вождей 1730 года, а тот выдал его Бирону. Офицеры толковали о регенте, не трогая императора-младенца Ивана Антоновича. Нижним чинам была понятнее более простая и радикальная мысль о самом престоле. При сыне герцога брауншвейгского кто ни будь регентом, господство всё равно останется в руках немцев. На престоле надобно лица, которое обошлось бы без регента и без немцев. Озлобление на немцев расшевелило национальное чувство; эта новая струна в политическом возбуждении постепенно поворачивает умы в сторону дочери Петра. Идучи от присяги императору-ребенку, гвардейские солдаты толковали о цесаревне Елизавете. Один гвардейский капрал в этот день говорил своим товарищам: «А не обидно ли? вот император Петр Российской империи заслужил: коронованного отца дочь государыня-цесаревна отставлена». Возбуждение гвардейских кружков сообщалось и низшим слоям, с ними соприкасавшимися. Когда манифест о воцарении Ивана Антоновича и о регентстве Бирона был прислан в Шлиссельбург, в канцелярию Ладожского канала, один писарь оказался навеселе. Окружающие советовали ему привести себя для присяги в порядок; но он им возразил: «не хочу, я верую Елизавете Петровне». Самые скромные чины хотели иметь свои политические верования. Так был подготовлен ночной гвардейский переворот 25 ноября 1741 года, который возвел на престол дочь Петра I. Этот переворот сопровождался бурными патриотическими выходками, неистовым проявлением национального чувства, оскорбленного господством иноземцев: врывались в дома, где жили немцы, и порядочно помяли даже канцлера Остермана и самого фельдмаршала Миниха. Гвардейские офицеры потребовали у новой императрицы, чтобы она избавила Россию от немецкого ига. Она дала отставку некоторым немцам. Гвардия осталась недовольна, требуя поголовного изгнания всех немцев заграницу.
В финляндском походе в лагере под Выборгом, против немцев поднялся открытый бунт гвардии, усмиренный только благодаря энергии генерала Кейта, который, схватив первого попавшегося бунтовщика, приказал сейчас же позвать священника, чтобы приготовить солдата к расстрелянию.
Началась вторая часть периода временщиков, эпоха дворцовых переворотов, эпоха фактического правления государством ставленниками гвардии и любовниками цариц, выходцами из нижних чинов этой самой гвардии.