Анна Каренина, самка
Шрифт:
– Не думаю, – встрял Базаров. – Врачи всегда прописывают то, что скучно, больно или невкусно. А все, что интересно, вкусно и приятно, почему-то вредно для здоровья.
– Ой, я тоже это замечала! – воскликнула самка Верочка, и после ее наивного восклицания из ротовых полостей окружающих раздались добродушные смодулированные звуки.
– Господа! – раздался сзади общий позывной.
Самцы и самки обернули приемные устройства на звук и увидели Рахметова в сопровождении долговязого молодого человека. Рахметов был самцом молодым, но его спутник выглядел совсем юным даже на фоне Рахметова. Он чем-то напоминал Базарова, только глаза его были больше и темнее, а голос выше, и лягушек он никогда не резал.
– Мой скромный молодой друг, прошу любить и
– И наверняка, как все студенты – страшный революционер! – Матерый самец Вронский был настроен добродушно по отношению к юному самцу, подсознательно не чувствуя в нем конкурента. А зря! Потому что подсознание самки Анны, которую Вронский уже почти считал своей, при виде юного неопытного самца, выработало привычный сигнал: «радость, удовольствие».
Организму Анны было весьма алертно стоять в окружении подтянутых самцов, так и излучающих мускусные флюиды. Запах их выделений, не заглушаемый никакими дезодорантами, ввиду их неизобретения, не сказать, чтобы нравился Анне, но зато исправно сигнализировал клеткам ее эпителия о присутствии поблизости здоровых особей противоположного пола.
У вида, к которому принадлежала Анна, гипетрофированная социальность давно вошла в необоримое противоречие с природными закладками. Природа требовала периодических смен полового партнера с тем, чтобы каждый очередной помет был более разнообразен генетически. Именно поэтому чувство эмоционально-сексуальной привязанности между двумя любящими особями неизбежно ослаблялось с годами. За этот срок, примерно равный трем – шести оборотам планеты вокруг светила, помет успевал подрасти и перейти на самостоятельное питание. А значит, необходимость в родительской опеке ослабевала, и природа разжимала тиски эмоциональной привязанности, готовя плацдарм для новой связи. Но социальное взросление индивидов длилось гораздо дольше физиологического. К тому времени, когда их далекие лесные предки уже вовсю сами прыгали по веткам, добывая себе пищевую протоплазму, детеныши анниного вида еще не могли самостоятельно функционировать в искусственно созданной техносфере: процесс их социализации теперь занимал гораздо больше времени. И стало быть, распад брачных пар мог повредить потомству. Поэтому социальными механизмами он всячески тормозился. Однако природа брала свое, и особи выходили из положения, обходя социальные запреты – они периодически совершали копуляции не со своими партнерами, а с чужими, тщательно скрывая это от общества…
– Да-да! – поддержал Вронского Базаров, с помощью малюсеньких мышц внутри головы направив зрительные органы на юного студента. – Несомненно, Родион готовится к революции. Родион! Вы когда-нибудь препарировали лягушек?
– Ах, Базаров! Вы все о своем! Разве могут тут помочь лягушки!.. Народ страдает! Сейчас многие готовят свое тело к грядущим боям за народное счастье с помощью вот эдаких предметов. – Рахметов вновь достал из кармана гвоздь и показал его всем, поднося на долю секунды к лицу каждого так, будто никто из присутствующих ранее никогда гвоздей не видел.
…Что, собственно говоря, представляют из себя гвозди? Издревле соплеменники Анны заметили, что если наковырять из планеты особых бурых камней, то с помощью специальных термических и деформационных воздействий их них можно добыть почти безпримесный химический элемент с 26-ю протонами в ядре, который отличается немалой прочностью. С тех пор этот элемент нашел очень широкое применение. В частности, из него стали делать цилиндры, отношение высоты коих к диаметру основания, было достаточно велико. Причем, с одной стороны цилиндр венчал диск с насечкой, а с другой – пирамида. Вершина пирамиды вводилась в соприкосновение с балкой или консолью растительного происхождения, после чего дюжий самец прикладывал к диску динамическое воздействие до тех пор, пока цилиндр не проникал
Не забыв показать каждому гвоздь, Рахметов убрал его обратно:
– А вот мой молодой друг Родион готовит себя к борьбе иным способом. Не расскажешь ли сам?
Кожные покровы лица Родиона, на коих еще не росла шерсть, порозовели из-за прилива транспортной жидкости.
– Ну, полноте вам стесняться, – Анна положила свою переднюю конечность на конечность студента, чтобы успокоить его, но от прикосновения к чужому юному самцу взволновалась сама. «Жаль, что его не было ночью в моем сне», – мелькнула и пропала мысль на задворках ее мозга. Однако ответной чувственной волны ее прикосновение в организме студента не вызвало: для юного Родиона Анна была настоящей старухой. Его интересовали лишь молоденькие самочки с небольшими молочными железами, которым от роду было не более пятнадцати-шестнадцати оборотов вокруг светила, в то время как Анне было уже более тридцати оборотов, и кожные покровы ее лица покрывала сеточка небольших складок, недвусмысленно говорящая о возрасте.
– Ну, так я расскажу, коли сам он не любит хвастать! – заявил Рахметов. – Наш друг обладает удивительным умением, весьма пригодным для уличных боев грядущей революции. Он увлекается холодным оружием, причем преимущественно метательного свойства.
– Не совсем так, – подал, наконец, голос самый юный из присутствующих самцов. Частотные характеристики его голоса вкупе со смущением и длинными ресницами подбросили топлива в эмоционально-половой котел Анны, пробудив в ней наряду с сексуальным еще и материнское чувство. Не в силах совладать с этим странным коктейлем, Анна решила еще раз дотронуться конечностью до столь привлекательного организма, что и сделала, вызвав недоуменные взгляды окружающих. Но ей было наплевать на эти взгляды, ибо душа ее была взволнована!
– Не совсем так, – повторил юный самец с тонкими конечностями, зафиксировав, однако, интерес, проявленный к нему Анной. – Напротив, я упражняюсь как раз в метании неметательных предметов холодного оружия. Шашка, кинжал, какие черкесы носят… Даже серп или, скажем, молот – все это при умелом употреблении может стать орудием пролетариата и быть примененным на расстоянии, без приближения к угнетателям.
– Вы бы видели, как он мечет топоры! – издал восторженное восклицание Рахметов. – Не хуже Вильгельма Телля. Тот второй стрелой мог первую расщепить. А Родя вторым топором может первому топору топорище расколоть!
– Это один раз только вышло, и то случайно. Но с двадцати шагов два топора в круг размером с чайное блюдце, уложу восемь раз из десяти.
– А для чего сие необходимо? – пустил запрос Вронский. – Вы тем самым символически призываете Русь к топору? Или ваше искусство имеет практическую направленность? Вы, быть может, полагаете, что во время революции начнутся уличные бои с сатрапами, в коих революционно настроенные граждане зачнут из-за угла кидать друг в друга топоры да вилы?
– А я не очень поняла, как можно кинуть и воткнуть молоток? – спросила Анна, для привлечения внимания к своему вопросу вновь дотронувшаяся до молодого Родиона.
– Молоток воткнуть нельзя. Молоток – орудие тупое. Но его можно метнуть так, чтобы он ударил в цель железной своей частью, а не рукоятью. Колун тоже плохо втыкается. А вот серп входит в цель легко и непринужденно. Единственная трудность состоит в том, что серп – кривой, поэтому в обращении с этим орудием нужен особый навык. Серпом удобнее перерезывать глотки. А метать лучше ножи.