Анналы Хичи
Шрифт:
Если взять вместе, все это действовало поразительно.
И вот, чтобы я прошел через самое плохое, Альберт и Эсси переделали программу того, что оставалось от меня. Они изолировали базы данных, которые имели отношение к Кларе и ужасному чувству вины, которое стоило мне годов разговоров с психоаналитиком. Они заключили эти базы данных в особый файл и отдали его мне, чтобы я смог открыть, когда буду готов.
Не думаю, чтобы я когда-нибудь был готов по-настоящему, но спустя какое-то время я все равно открыл файл.
Видите ли, наша память устроена ассоциативно. Некоторые ассоциации я утратил. Я помнил,
— Тогда я был действительно потрясен, потому что…
Но никак не мог вспомнить «почему».
И в конце концов решил, что так хуже, чем носить с собой все, потому что если я тогда буду нервничать и раздражаться, то по крайней мере буду знать из-за чего.
Чтобы дать вам понять, что я испытывал после встречи с Врагом на Моореа, скажу, что я серьезно подумывал, не попросить ли Эсси пересыпать все эти воспоминания нафталиновыми шариками.
Но не смог.
Приходилось жить с этим, и, о Бог мой, как это было страшно!
Я снова и снова переживал эту долгую бесславную встречу в сознании, и чем больше думал, тем страшнее мне становилось. Я, маленький Робинетт Броадхед, находился в присутствии этих — созданий, этих чудовищ, этих, можно сказать, разумных существ, которые ради собственного удовольствия переворачивали вселенную вверх тормашками.
Что неразумный хрупкий маленький ребенок, подобный мне, делает в лиге этих супергигантов?
Мне необходимо кое-что представить в перспективе.
Это будет нелегко. Вообще говоря, это даже невозможно, потому что перспектива необыкновенно велика… Альберт, вероятно, сказал бы «несопоставима», имея в виду, что не все можно измерять на одной и той же шкале. Это как… как… предположим, вы возьмете одного из ранних австралопитеков с полмиллиона лет назад или около того. Вы, вероятно, сумеете объяснить ему, что то место, откуда вы пришли (допустим, где-нибудь в Европе), очень далеко от того, где он родился — скажем, где-то в Африке. Вы, возможно, даже сумеете показать ему, что Аляска и Австралия еще дальше. И он, возможно, вас поймет.
Но есть ли способ показать ему места, которые расположены еще гораздо дальше, скажем, в центре Галактики или в Магеллановом Облаке? Невозможно! После некоторого предела — для австралопитека, или современного человека, или даже машинной записи сознания, как моя, — большое становится просто непостижимо большим.
Поэтому я просто не знаю, как вам объяснить, какое это было долгое и скучное путешествие со скоростью больше света от ЗУБов до Сторожевого Колеса.
Это была вечность. Я могу указать числа. В гигабитном времени это чуть больше десяти в девятой степени миллисекунд, что, по моим стандартам, почти равно продолжительности моей плотской жизни, до того как я расширился.
Но это не передаст на самом деле, как медленно и тягуче проходило время. На «долгом» пути от Сморщенной Скалы до ЗУБов Альберт показал мне всю историю вселенной.
Теперь я начинал полет в тысячу раз дольше, а можно ли повторить то же самое на бис?
Мне нужно было многое, чтобы быть занятым. Первое я нашел без труда.
Альберт убедил генерала Кассату убедить ЗУБы дать нам доступ ко всей информации, которая
Старый оптимист Альберт отрицал это.
— Мы многое узнали, Робин, — лекторским тоном говорил он, стоя с мелом в руке перед черной доской. — Например, мы знаем, что Галактика — это лошадь, это собака, которая не лает, и кошка среди голубей.
— Альберт, — ровно сказала Эсси. Она говорила с ним, но смотрела на меня. По-видимому, меня смутила неожиданная игривость Альберта, но это не странно. Я был смущен, не говоря уже о стрессах, беспокойствах и общем несчастном ощущении.
Альберт выглядел упрямым.
— Да, миссис Броадхед?
— Я подумала, что некоторые программы нуждаются в пересмотре, Альберт. Необходимо ли это?
— Думаю, нет, — неуверенно ответил он.
— Прихоти полезны и даже желательны в программе Альберта Эйнштейна, — продолжала Эсси, — потому что так желает Робин. Однако.
Он неловко ответил:
— Я вас понял, миссис Броадхед. Вам нужно простое и ясное резюме. Очень хорошо. Известно следующее. Во-первых, нет никаких доказательств, что в Галактике существуют другие осколки, куски, псевдоподии или наросты Врага, помимо тех, с которыми Робин встретился на Таити. Во-вторых, у нас нет доказательств, что все еще существуют и эти. В-третьих, что касается все тех же единиц, у нас нет никаких доказательств, что они хоть чем-то отличаются от нас самих, то есть принявших определенную форму, организованных и записанных электромагнитных зарядов в некоем подходящем субстрате, в данном случае в капсулах Онико и Снизи. — Он посмотрел прямо на меня. — Вы следите за моей мыслью, Робин?
— Конечно, — ответил я, делая усилие. — Ты хочешь сказать, что они просто электроны, как ты и я. Просто другой вид мертвецов. А не какие-нибудь субатомные частицы вроде.
Альберт мигнул.
— Робин, — пожаловался он. — Вы ведь не настолько глупы. Не только в физике элементарных частиц, но и в грамматике.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — выпалил я, стараясь не нервничать и еще более нервничая от этих усилий.
Альберт вздохнул.
— Конечно, знаю. Хорошо, я все выскажу. При помощи всех инструментов, которые мы смогли использовать — вероятно, это все, какие могли быть полезны, — мы не смогли обнаружить ни поля, ни луча, ни энергетической эмиссии, ни других физических явлений, связанных с Врагом, которые не подтверждали бы предположения, что, да. Враг состоит из электромагнитной энергии, как и мы.
— Даже никаких гамма-лучей?
— Определенно никаких гамма-лучей, — раздраженно ответил он. — Также никаких рентгеновских лучей, космических лучей, потоков кварков или нейтрино; нет также и других категорий — полтергейста, н-лучей, психических аур, фей в саду или указаний на аделедикандендерские силы.
— Альберт! — воскликнула Эсси.
— Ты мне потакаешь, Альберт, — пожаловался я.
Он долго молча смотрел на меня.
Потом встал. Волосы его стали курчавыми, кожа потемнела. Держа в руке соломенную шляпу (я такой у него не помнил), он протанцевал несколько па кекуока и пропел: