Аннигиляция
Шрифт:
Как выяснилось, утонуть – еще не самое страшное. Трудно сказать, что он потерял или, может, приобрел за прошедшие тридцать лет, но завидовать ему я в любом случае не стала бы.
Зона Икс мне не снилась – по крайней мере, таких снов я не помню. Муж счел это странным и как-то сказал, что я просто-напросто живу во сне и не могу проснуться. Может, он так пошутил, а может, и нет. Его-то полжизни преследовали кошмары, и прежде чем оставить его навсегда, сделали таким, каким он стал. Дом и подвал, где совершались ужасные преступления.
В тот день я так вымоталась на работе, что восприняла его слова всерьез. Усугубляло ситуацию то,
– Мы все живем во сне, – ответила я ему, – и просыпаемся только, когда что-то нарушает границы того, что мы считаем реальностью.
– То есть, Кукушка, я нарушаю границы твоей реальности? – спросил он, и в этот раз я уловила в его голосе отчаяние.
– Да ну тебя со своей «Кукушкой», – проворчала я.
Мне было не до шуток. Все внутри меня сжалось, но я должна была выглядеть нормальной. Когда он вернулся, и я узнала, что на самом деле значит «нормально», как же я пожалела о том, что не дала воли чувствам, не стала кричать, не сделала что угодно, лишь бы не быть нормальной.
– Возможно, я лишь плод твоих сновидений, – сказал он. – Возможно, я здесь лишь для того, чтобы исполнять твою волю.
– Тогда ты явно не справляешься.
Я ушла на кухню налить себе воды. Он в это время допивал второй бокал вина.
– Или, наоборот, справляюсь, потому что ты хочешь, чтобы я не справлялся, – сказал он с улыбкой.
Затем он подошел ко мне сзади, обнял и прижал к широкой груди. Руки у него были огромные, а ладони – безнадежно грубые и мужские: с такими впору жить в пещере или, как он, ходить под парусом. Вместо одеколона его везде сопровождал антисептический запах лейкопластыря. Он сам был словно пластырь, наклеенный прямиком на рану.
– Кукушка, если бы мы не были вместе, где бы ты была? – спросил он.
Я не знала, что ответить. Не здесь, но и не там. Наверное, нигде.
– Кукушка?
– Да, – наконец поддалась я.
– Кукушка, я боюсь, – сказал он. – Боюсь, что вынужден просить тебя о большом одолжении. Я знаю, это очень эгоистично с моей стороны…
– Проси уже.
Я все еще злилась, но в те последние дни сумела смириться с утратой, спрятать ее подальше и уже не сдерживала своих чувств от мужа. Часть меня завидовала выпавшему ему шансу, особенно когда мои командировки отменялись одна за другой. Единственное, что поддерживало меня, – это пустырь, который принадлежал мне и только мне.
– Ты пойдешь за мной, если я не вернусь? Пожалуйста.
– Ты вернешься. – И будешь сидеть передо мной, как статуя, сам на себя не похожий.
Как я теперь жалею, что не ответила ему, пускай даже «нет». И как бы мне хотелось, хоть это и несбыточная мечта, чтобы я и правда пошла в Зону Икс за ним.
Бассейн. Скалистый залив. Пустырь. Башня. Маяк. Все они одновременно реальны и нереальны, существуют и не существуют. Они возникают в моей голове, когда я о них думаю, когда припоминаю что-то новое, и каждый раз они немного другие. Иногда они прикрываются чем-то, иногда показываются такими, какие есть.
Когда я, обессилевшая, наконец выбралась на поверхность, я легла на вершину Башни и счастливо улыбалась – просто от того, что снова увидела солнце. Мир постоянно менялся у меня в голове, и все мысли были поглощены смотрителем маяка. Я вытащила фотографию из кармана и вглядывалась в его лицо, как будто надеясь найти в нем недостающие ответы.
Мне нужно было знать, что я на самом деле видела его, а не какую-нибудь иллюзию, сотворенную Слизнем, так что я цеплялась за любое подтверждение. Самым убедительным, как ни парадоксально, была не фотография, а образец кожи Слизня, взятый антропологом, – тот самый, что оказался человеческой мозговой
Исходя из этого, я начала воображать историю смотрителя, насколько хватало фантазии. Было трудно, потому что я ничего не знала ни о нем, ни о его жизни и не могла представить его во всей полноте. Я видела его лишь на фотографии и – на мгновение – в Башне. Вот на что меня хватило по дороге к лагерю: когда-то он был человеком и вел обычную жизнь, но ни один из ритуалов, составлявших ее, не спас его от того, что случилось. Буря накатилась, как могучая волна, захватила его и перемолола. Видел ли он ее приближение с вершины своего маяка? Вполне возможно.
Что же он видел? Тут уже начинаются домыслы. Мне почему-то представляется шип, твердый и длинный – настолько, что проник глубоко в тело мира да там и застрял. Теперь им движет лишь один, скорее всего, бессознательный инстинкт: поглощать и подражать. Катализатором и двигателем процесса превращения одного в другое являются слова. Возможно, речь идет о существе, живущем в идеальном симбиозе с сонмом других существ. Возможно, это «всего лишь» машина. Как бы то ни было, если это нечто обладает разумом, то он коренным образом отличается от нашего. Он преобразует нашу природу в совершенно новый мир, который функционирует по чуждым нам законам. Его единственная цель – имитировать и оставаться невидимым, становясь тем, что он поглощает, но при этом не теряя своей чужеродности.
Не знаю, как и из каких далей попал сюда этот шип, но каким-то образом – по воле судьбы или случая – он встретился со смотрителем маяка. Остается загадкой, почему он не отпустил его и как долго длилось преображение. Никто не видел этого процесса – лишь тридцать лет спустя одному биологу удалось мельком заметить результат и задуматься, как же это произошло. Катализатор? Искра? Движущая сила? Песчинка, ставшая жемчужиной? Или случайная жертва?
И вот его судьба решена… А теперь представьте себе все эти двенадцать (пятьдесят, сто… не важно) экспедиций, которые контактировали с этим существом (существами?), становились пищей и материалом для переработки. Все они попадали в Зону через неизвестную точку входа, брешь в загадочной границе, близнец которой, вероятно, находится на самом дне Башни. Представьте, что участники всех этих экспедиций, даже те, что «вернулись» (особенно те, что вернулись), по-прежнему здесь, в Зоне Икс, только в иной форме. Они наслоились друг на друга и продолжают общаться, как могут. Иногда их общение проявляется как что-то непривычное нашему самовлюбленному взгляду, в то время как здесь это вполне нормально. Мне не дано узнать, с чем связано появление двойников, да это, наверное, и не важно.
Наконец представьте, что пока Башня создает и преображает свой мир внутри границы, в наш мир через запущенные сады и брошенные поля проникают разведчики. Как и на какие расстояния они перемещаются? Что за странные процессы этому сопутствуют? В будущем, вероятно, эти разведчики достигнут самых отдаленных скал и незаметно поселятся в так знакомых мне приливных бассейнах. Но, может быть, я ошибаюсь, и Зона Икс не пробуждается ото сна, не меняется, а остается прежней.
Самое ужасное, что после всего увиденного я уже не могу с уверенностью сказать, что это плохо – особенно когда сравниваешь первозданную природу Зоны Икс и изуродованный человеком мир за границей. Перед смертью психолог сказала, что я «начала меняться» – наверное, в смысле «изменила своим». С одной стороны, едва ли: хотя бы потому, что я вообще сомневалась в наличии «своих» и «чужих». А с другой, возможно, и так. Теперь я вижу, меня можно переубедить. Кто-нибудь религиозный или суеверный, тот, кто верит в ангелов или бесов, взглянул бы на это иначе. Да кто угодно взглянул бы на это иначе, но только не я. Я – биолог, и никакого глубинного смысла в происходящем не ищу.