Anno domini

Цветков Дмитрий

Как видишь, это был мой второй, далеко не удачный прецедент знакомства по Интернету.

— И теперь ты хочешь попробовать еще раз? Не хватило тебе двух осечек?

— Ну, теперь ведь я не жену себе искать собираюсь! Да и вообще, ничего я не собираюсь! Я просто не знаю, как отвлечься от проблем. Такое чувство, что вся жизнь заключена в борьбе. Как люди умудряются ездить на море, отдыхать на турбазах, в конце концов, играть в футбол? Тут же ни денег не хватает, ни собраться даже посидеть на площадке не с кем. Что за жизнь такая? Это я сам, наверное, так ко всему отношусь. Отдыхать не умею.

— Вадим, ну какой там отдых, если мы долги отдаем накопленные. У нас на этот месяц было двести десять гривен. Мы на них купили продуктов, которых хватило только на три

недели. О каком море может идти речь, и при чем тут твое неумение отдыхать? Если бы не Сашина помощь — мы бы уже с голоду умерли. У нас ведь нет богатых родителей, которые хотя бы продуктами обеспечивали, нет заработка такого, чтобы иметь возможность откладывать деньги на отдых. Я вообще не могу устроиться на работу. Не переживай, расплатимся потихоньку с долгами, может, я себе что-нибудь подыщу, а тогда можно будет подумать и об отдыхе. Не получится в этом году — получится в следующем. А если хочешь отдохнуть сегодня, то мы можем развести во дворе костер, зажарить два оставшихся окорочка и купить двухлитровую бутылку пива. Как тебе такой отдых?

— Я двумя руками «за»!

— Тогда разводи костер, а я пошла за пивом.

Глава 20

Вадим открыл пиво, когда положил шампура с кусками курицы на вымощенные вокруг костра красные кирпичи. Всего час назад он читал жене, как любит этот момент приготовления шашлыков. На небе мерцали редкие звезды. Воздух был неподвижен и свеж. Тишина поглотила поздний вечер, и только собаки своим лаем иногда нарушали покой засыпающей улицы.

Анна вспомнила, как два с половиной года назад, когда они переживали свою самую тяжелую, самую безденежную зиму, Вадим пригласил ее выйти во двор арендованного кафе, где он развел костер под ночным, зимним небом. Было морозно, у них оставалась недопитая клиентами бутылка водки и минеральная вода с орешками. Пили прямо из горлышка. Вадим обнял тогда жену, чтобы ей было теплее, и рассказывал о своей юности, о том, как они с Сахно мечтали покорять северные просторы, рассказывал, как очень скоро они заживут счастливо и в достатке, когда переедут в областной центр, где у него остался дом — мамино наследство. Анна вспоминала, какими нищими и счастливыми они тогда были, и сравнивала то время с сегодняшним днем. Так много всего изменилось, но не поменялось самое главное — они по-прежнему нищие и счастливые. Вот если бы только не его переживания о бессмысленности бытия.

— Знаешь, солнышко мое, — отвечал Вадим жене, обнимая ее сзади, как в ту холодную зиму, — я такой, какой я есть. Ты полюбила меня, наверное, именно за это. Так что придется тебе терпеть меня таким, каким ты меня знаешь. Я сам тешу себя надеждой, что вот-вот все переменится: у меня появятся деньги, и мы сможем купить себе кольца и наконец-то расписаться. Я жду, что найдется издатель, которого все-таки заинтересует моя рукопись, и тогда у меня появится стимул написать все то, что я должен сказать людям, преподнести им свою истину, а там они — читатели — уже сами будут выбирать, соглашаться или не соглашаться со мной. Я надеюсь, что, в конце концов, мир станет разумнее и добрее, и мы с тобой еще застанем это время. Произношу сейчас все это, а самому кажется, что я рассказываю сказку маленькой девочке, которая в нее верит.

Я знаю, какое название будет у моего следующего произведения — «Город солнца». Я такой же утопист, как и Томазо Кампанелла, который четыреста лет назад писал ту же самую сказку, сидя в тюрьме. Время течет, но ничто не меняется. Тысячелетия уже человечество старается образумиться, и ничего из этого не выходит. Ни вера не помогает, оставленная Иисусом, ни научно-технический прогресс, ни повсеместная ликвидация безграмотности. Баланс добра и зла, наследованный еще от Каина и Авеля, так и остался определяющим в человеческой нравственности. Мы посмотрели с тобой недавно «Страсти Христовы», казалось бы: вера, которую приняла половина мира, с которой все согласны уже два тысячелетия, вера, с которой началась новая эра, ведь она не приблизила людей к раю. Ее исковеркали с течением веков,

начиная с самого первого. Могучая религия из-за человеческого фактора разделилась на два направления, приверженцы которых, оставаясь христианами, девятьсот лет прожили в обоюдной анафеме. И сегодня еще не ищут пути для объединения. Люди! Люди разрушают мир. Одной рукой создают, а другой уничтожают.

Я смотрю на человечество и поражаюсь его бессердечности. Ты помнишь недавнюю историю, когда за девять дней критического состояния харьковской 5-летней девочки, потерявшей восемьдесят процентов кожи, ни одна правительственная организация не приняла участия в ее спасении, и только благодаря Хмельницкому бизнесмену, договорившемуся по телефону о бесплатной операции с американским ожоговым центром и с начальником паспортного стола в Харькове, который за два часа оформил загранпаспорта ее маме и лечащему врачу, она была отправлена в Штаты на сложнейшую операцию, проводимую всего в двух клиниках мира. А ведь находящаяся в более близкой Германии больница запросила с родителей двести пятьдесят тысяч евро за спасение девочки, для которой дорога была каждая минута. Нашелся всего лишь один человек на всю страну, который взялся помочь умирающему ребенку. Ребенку-герою, шагнувшему в огонь ради спасения другой жизни. А сколько таких людей не получили помощи, сколько не достучались.

Меня поражает, когда люди с кинокамерами равнодушно наблюдают за тем, как касатки топят детеныша кита. А потом показывают эти кадры на весь мир и говорят — какой все-таки жестокий этот естественный отбор, но ничего не поделаешь, такова жизнь. Спасти китенка, который только в утробе матери провел два года — это недопустимое вмешательство в естество дикой природы. То, что мы сами вырастили дыру в озоновом слое — это нормально! А вот спасти одну жизнь, так это уже вмешательство! Просто эти жестокие кадры можно было хорошо продать телеканалам, вот никто и не позаботился о спасении китового малыша.

Люди пишут законы нравственности, удобные для них самих, а если что-то не вписали, то обязательно найдут устное оправдание. Эта ложь пропитала нашу жизнь насквозь. Мы покрываем измену друзей, считая, что делаем благое дело, а потом все вместе выпиваем за семейное счастье. Мы голосуем «за», зная наверняка, что этот человек берет и будет продолжать брать взятки, незаконно использует бюджетные деньги — те деньги, которые налогами отобрал у нас, подговорит судей, прикажет милиции, подкупит свидетелей, если вдруг мы выскажемся в неугоду ему. И все же мы голосуем за него. Потому что сами такие же. Просто еще не добрались до его высоты. Потому что ложь — это наша стихия. Потому что в церкви ценники стоят. Потому что главные герои фильма «Бригада» — наши кумиры. Потому что милиционер у нас — мусор. Потому что это мы Иисуса распяли! И двух тысяч лет нам не хватило, чтобы раскаяться!

И я, увидевший все это, просто не могу отмолчаться, отсидеться в стороне. Раз уж Господь открыл мне глаза, то, наверное, сделал это не зря, а для того, чтобы я помог прозреть другим людям. Разве могу я, подсмотревший кусочек истины, не рассказать о ней всему миру? Я просто не имею на это права, иначе моя жизнь на самом деле окажется бессмысленной.

Я пытался найти себя в политике, но меня туда не собирались приглашать. Что ж, я пойду другим путем. Я напишу о том, что там — в политике — чистые порывы никому не нужны. Пусть люди научатся отличать лозунги от реальности. Я попытаюсь им в этом помочь. Я хочу написать обо всем, начиная с того, как я отказался от зимних ботинок ради того, чтобы подышать на Майдане воздухом свободы, и, заканчивая тем, как пришлось мне — победителю революции — унижаться в кабинете областной администрации, объясняя, почему же это я не доверяю господину Денисову. Я хочу написать и о задохнувшемся китенке, и о торговле в храме, и о казненном Иисусе.

От выпитого пива в голове Вадима снова зажглась Чеховская лампочка. Они с женой съели зажаренные окорочка и перенесли в спальню заснувшую под телевизор дочку.

Вадим включил на кухне компьютер, открыл новую страницу и написал первые строки своего будущего романа…