Аномалии.INFERNO
Шрифт:
— Да! — он старался сказать как можно громче, потому, что еще несовершенная телефонная связь создавала разного рода помехи, затрудняющие, порой, общение даже высокопоставленных особ.
— На проводе Ежов… — несмотря на помехи, засоряющие эфир, оператору почему-то показалось, что голос главного чекиста звучал несколько вяло. Не зря ходили слухи, что алкоголь был его главным увлечением, а вовсе не разведка и государственная безопасность.
— Слушаю вас. Какие будут указания, товарищ комиссар? — на лбу оператора проступили первые капельки пота.
— Короче слушай меня,
— Так точно, Николай Иванович! Да! Но… — на этот раз послышались короткие гудки. — Но как же письменное подтверждение… — произнес уже сам себе оператор и надел черную кепку. Протерев носовым платком лицо, он двинулся в кабинет начальства сообщать указания из Москвы.
Здание Оперного театра выглядело футуристическим и чуждым провинциальному Минску. Оно возвышалось белым пятном на фоне деревянных построек, где проживало простое население. Недавно открытый, театр пользовался популярностью у всех слоев советского общества. Билеты на спектакли раскупались уже через несколько часов после их появления в кассах города. И вечерами, одевшись в свои лучшие для того непростого времени наряды, люди колоннами шли в Театр оперы и балета на «Князя Игоря», «Евгения Онегина», «Лебединое озеро». Конечно, большинство присутствовавших на показах слабо представляли себе, кто такими были эти древние князья и какой вклад сделали в историю их непонятного Отечества. Единственное, что каждый четко уяснил, была догма о том, что есть вечный Ленин, принесший всем свободу и равенство, которые, вероятнее всего, пребывали в каком-то метафизическом и почти неуловимом состоянии.
Дежурный ввалился в помещение оперативной бригады. Бойцы НКВД курили, пили чай и рассказывали друг другу анекдоты, порочащие строй. Считая себя карающим мечом партии, они были полностью лишены страха перед системой, которая для своего сохранения нуждалась в них.
— Срочный приказ из Москвы! — слегка запинаясь, прокричал дежурный. — Поступила информация, что в Оперном театре завтра собирается контрреволюционный элемент, который, по настоянию и приказу Вождя нужно обезвредить! — отчеканил последние слова дежурный, наблюдая реакцию своих коллег.
— Что ж, во имя революции! — произнес один из них и поднял небрежно лежащий черный китель и темно-синюю кепку. Застегнув ремень на поясе, он произнес:
— Я доложу Борису Давыдовичу Берману и начну формирование оперативной группы. — После этих слов офицер государственной безопасности залпом допил горячий чай, и слегка поморщившись, вышел из помещения.
Дежурный, глядя на то, как остальные чекисты начали между собой о чем-то перешептываться, решил покинуть кабинет и вернуться на свое рабочее место. Завтра всех ожидал немалый объем работы, который,
Утро следующего дня было солнечным. Голубое небо без единого облачка до самого горизонта.
В этот прекрасный летний день в центральном штабе НКВД чекисты белорусской столицы усердно смазывали оружие, проверяя его на дееспособность и готовились к своей привычной работе — устранению врагов народа.
Судя по официальным данным, спектакль намечался на шесть часов вечера, поэтому все оставшееся время чекисты потратили на разработку операции по захвату врагов народа.
— И штобы ни одна мразь не ускальзнула! — с белорусским акцентом говорил майор НКВД Булочкин, с энтузиазмом взявшийся за подготовку к операции.
Ближе к шести часам вечера несколько грузовиков и автомобилей «ГАЗ», более известных как «черные воронки», двинулись к Оперному театру. В это самое время уже находившиеся на месте офицеры руководили оцеплением театра с целью не допустить побега врагов народа.
Когда здание было взято в кольцо, первый отряд из девяти человек вошел через парадную дверь, застрелив возмущающуюся билетершу.
Зал был забит до отказа. На всех рядах, несмотря на погашенное освещение, виднелись надетые красные галстуки пионеров, которые с умилением смотрели оперную постановку.
В то время, как майор Булочкин и его расстрельная команда, поднялись на сцену, свет в зале включился, и около всех выходов замаячили офицеры НКВД, вооруженные стрелковым оружием. На всякий случай вокруг здания были расставлены пулеметчики.
Майор Булочкин подошел к микрофону и произнес:
— Вы все арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности! Просьба соблюдать спокойствие…
После этих слов зал наполнился беспокойным ропотом. В основном, были слышны детские голоса, чьи обладатели слабо себе представляли, что такое «контрреволюционная деятельность».
Где-то с середины партера, поднялась женщина в сером матерчатом платье и подошла к одному из командиров, шагающих по залу.
— Позвольте спросить, это же дети?.. Какие обвинения? Это, вероятно какая-то ошибка, — растеряно произнесла она. Офицер с отвращением посмотрел на нее, а затем промолвил:
— В нашей организации ошибок не совершают.
Вскоре к нему подошел другой чекист. Женщина в это время села на место.
— Тут их несколько сотен. Что с ними со всеми делать? — задал вопрос сержант офицеру.
Тот посмотрел на него и все тем же холодным тоном ненависти ко всему живому произнес:
— Вас должны были инструктировать. Но если не знаете, то театр обладает большой сетью незанятых подвальных помещений. Трупы можно закинуть туда.
Слова командира были четкими и хорошо сочетались с его спокойной речью. Ознакомившись с приказом, сотрудники НКВД принялись подымать на ноги по одному зрительному ряду. Пионеры, умевшие четко ходить строем, пошли за своими «вожаками» петлять по коридорам довольно большого здания. Их запускали в подвал, а на все возражения сопроводивших их учителей, будто сюда «съехались активисты коммунистического движения со всех деревень», чекисты отвечали молчанием.