Аномалии.INFERNO
Шрифт:
Они прошли в одно из помещений, стенки которого были частично обложены белой плиткой. В центре его располагался заплесневевший плакат, на котором схематично была изображена инструкция по эксплуатации противогазов.
Пол с прорехами был усыпан мелкими бумажками и старыми пленками, которые, по всей видимости, служили материалом для микрофильмов. Степан поднял одну из черных пленок и присмотрелся к изображенным на ней миниатюрным диаграммам — это было единственное, что можно было разглядеть в скудном естественном освещении, исходящем от осеннего солнца, которое, определенно, с неохотой запускало свои лучи в эти чертоги.
Ученый
Ученый рассматривал вселяющие страх медицинские инструменты, аккуратно разложенные на белом куске материи. За спиной у исследователя врачи рассматривали в электронный микроскоп какие-то реакции. «Препарат» иногда моргал глазами, и по одному его виду можно было сказать, что он не ощущал себя участником происходящего, словно из его мозга извлекли элемент, отвечающий за восприятие реальности.
Ученый присел на корточки перед пациентом и с улыбкой на лице произнес:
— Ты хоть понимаешь, что мозг собаки куда совершеннее, чем твое никчемное серое вещество, полено? — исследователь посмотрел направо, где стояло еще одна клетка — с собакой, которая мирно спала, невзирая на шум.
Человек молчал.
Блуждая по помещениям, молодые люди наткнулись на ржавую печатную машинку, клавиши которой были частично выбиты, а, по большей части, просто-напросто сломаны. Она была непригодной для работы. Степан обратил внимание на разрушенный угол пола, где паркетная доска отогнулась и обнажала тайное хранилище, впопыхах нарочно сделанное. Он двумя руками уцепился за край паркета и отогнул его дальше. Зрению парня открылась стопка бумажных листов, которые, вероятно, были отпечатаны на этой ржавой машинке. Несмотря на сырость, которая плесневым десантом планомерно жрала бумагу, часть листов все-таки можно было прочитать.
— Что там написано? — с интересом произнес Ярослав.
— Да какие-то термины медицинские: кортексы, синапсы, нейроны… — произнес Степа, слегка наморщив высокий лоб.
Он взял последнюю страницу, которая, к удивлению, выглядела как новая.
— Ответственный за проект «Марс II» — Гурский Эдуард Львович, доктор физических наук, кандидат медицинских, — прочитал Степан. — Во как!
— Ну-ка, давай попробуем! — потирая ладони сказал ученый, гордо расхаживая перед человеком в смирительной рубашке. Он сидел на стуле и не подавал никаких признаков активности, за исключением ровного дыхания.
— Корень из 16 777 216, — скороговоркой произнес ученый.
— Четыре тысячи девяносто шесть… — промямлил подопытный, проглатывая буквы. За ним сидели два человека в белых халатах и что-то записывали в тетрадки.
— Неплохо! — произнес ученый. — А что, если 18 435 229 поделить на 245 и умножить на 43?
Испытуемый закрыл глаза и сидел так секунд пятнадцать. Потом рот его открылся — но вместо слов хлынула кровь из носа. Он захрипел и повалился на бок, высунув язык изо рта.
Ученый,
— Пульс отсутствует. — Он спрятал руку в карман халата. — Несовершенные создания.
— Эдуард Львович, смерть наступила в результате губительного влияния имплантантов? — спросил один из наблюдателей. Вопрос разозлил исследователя, и он, нахмурившись, ответил:
— Вовсе нет. Мозг этого субъекта не способен к модификации, как и всех этих чертовых homo sapiens, мать их!..
Когда Степан и Ярослав спустились в подвал помещения, то увидели ржавые клетки, которые никто не соизволил вынести. Клетки были открытыми, и в них, явно, складировали всякий мусор, вроде пустых пластиковых бутылок и оберток от продуктов питания. Иногда на глаза друзьям попадались большие стеклянные шприцы, разбитые, потрескавшиеся и давно уже непригодные для использования. В центре помещения, вероятно, находился операционный стол, от которого остались только крепления.
— Жуть какая. Пошли уже отсюда, — произнес Ярослав, запихивая найденные листы с медицинскими исследованиями в свой портфель.
Перед выходом из подвала красовалась белая табличка, на которой через трафарет было выведено: «Ответственный за противопожарную безопасность — Гурский Эдуард Львович».
26
Ишак недавно заметил, что с членами их общины стали происходить весьма странные события, абсолютно никак не связанные с алкогольно-творческими приключениями во время непрекращающегося активного досуга.
Ишак иногда выходил из общины в город: покататься на метро, заехать на Комаровский рынок, пестрящий цветными фруктами со всех концов света и пропитанный запахом свежего мяса. Он, как и большинство его братьев и сестер, не употреблял в пищу остатков разлагающихся зверюшек, отправленных в лучшие миры где-нибудь на грязной скотобазе под Минском.
Навещая родственников или бывших друзей в малознакомых районах Минска, Ишак старался обходить шумные компании подозрительных бритоголовых людей, часто выкрикивающих немецкие словосочетания и весьма пристально разглядывающих его цветные наряды, прошитые местами антиглобалистскими лозунгами и анархистскими символами, в числе которых красные звезды и размазанные буквы «А», вписанные в окружность.
Когда мама или папа со слезами негодования спрашивали: «Витя, что с тобой случилось? что ты делаешь?» — он всегда смирно и спокойно отвечал, что по своим идейным убеждениям является «сквоттером». Это странное заморское слово, наполненное духом нидерландской свободы, часто ассоциировалось у родителей с последователями тоталитарных сект, оккупировавших родину после краха коммунистического правления.
— Я сквоттер![10] — гордо отвечал Витя по кличке Ишак и шел в ванную, тайно предаваясь некоторым конформистским пристрастиям.
Набрав еды и прочих необходимых для жизни продуктов, Ишак отправился обратно к единомышленникам, в занятое ими заброшенное здание.
Проехав несколько станций в метро, а потом покачавшись в набитом трамвае, он вышел на остановке возле заброшенного здания, принадлежащего некогда московской бизнес-компании, чья деятельность в основном сводилась к отмыванию грязных денег, краденных у честных тружеников.