Антихрист

Джеймс Питер

Сьюзан услышала детский плач, затем сюсюкающая Грета Дюфорс внесла в палату младенца в розовой рубашечке и пеленке. Младенец ревел, сморщив казавшееся резиновым личико.

– Вот мы и пришли! – сказала медсестра. – Это твоя мамочка!

Сьюзан посмотрела на это крохотное существо, двигающее маленькими ручками и ножками, и ее подозрения испарились. Девочка выглядела такой беспомощной, такой испуганной и растерянной.

Такой красивой.

Непроизвольно Сьюзан вытянула руки и приняла маленький сверток. В нем заключалось все, зачем она жила. Едва только она взяла девочку,

изумившись, какая она необыкновенно красивая, почувствовав под руками движения крохотного тела, как сразу поняла, что это Малыш. Она носила под сердцем именно этого ребенка, и никакого другого. Она поцеловала дочь в головку и сказала:

– Здравствуй, моя милая! Ну что ты плачешь, не плачь!

Ребенок перестал плакать и удовлетворенно гукнул.

– Ну вот, так лучше, – сказала медсестра. – Видите, у вас на руках она сразу успокоилась.

– Она такая красивая, – сказала Сьюзан. – Никогда не видела более красивого младенца. Ты красивая, да? Да, ты очень красивая!

Медсестра расстегнула халат Сьюзан и поднесла ротик младенца к соску. Сьюзан почувствовала легкое касание, затем младенец вцепился в ее сосок беззубыми деснами и начал сосать. У Сьюзан слезы навернулись на глаза. Это крохотное существо – ее ребенок. Она кормит грудью своего ребенка. Это было невероятно. Невероятно.

– Она пьет! – воскликнула она. – Она ест!

Грета Дюфорс улыбнулась и кивнула.

– Разве она не красавица?

– Красавица, – убежденно подтвердила Сьюзан. – Никогда не видела более красивого младенца. – Она поддерживала сверток, который был ее ребенком, левой рукой и ощущала запах детского мыла и присыпки. Она смотрела в морщинистое личико, на крохотные, безостановочно двигающиеся ручки и вдруг заметила, что у ее дочери много волос на голове – блестящих ярко-рыжих волос. – Да, ты прекрасна! Малышка, ты удивительная, ты знаешь об этом? Ты просто удивительная!

Она хотела бы показать ее родителям, Джону, Кейт Фокс и Лиз Гаррисон, всем своим подругам. Она не могла наглядеться на младенца. «Моя дочь, – думала она. – Ты моя дочь. Я не жалею ни об одной секунде той боли, которую ты мне причинила, потому что она того стоила».

Она поцеловала девочку в лобик, и еще раз. Когда она подняла глаза, медсестры в палате не было. Она была в комнате наедине со своим ребенком. И вдруг, не понимая почему, она сказала:

– Верити.

Дочь смотрела на нее, будто понимая, и Сьюзан почувствовала неразрывную связь с ней.

– Тебе нравится это имя? Мне тоже оно нравится – это хорошее имя. Верити. Знаешь, что значит Верити?

Верити еще сильнее сжала деснами сосок, будто говоря, что не знает, что это не важно, а вот сосок – это важно.

– Это означает «истина», – сказала Сьюзан.

Сьюзан продолжала ее разглядывать – она глаз не могла отвести от этого маленького ротика, этих ручек, от маленького носика, от этого невероятного маленького чуда у нее на руках. А когда она наконец оторвала взгляд, возле кровати стоял мистер Сароцини.

Она заледенела, объятая вихрем страха, и прижала ребенка к себе еще сильнее. Она не отдаст дочь ни за что.

Мистер

Сароцини улыбался.

– Хорошо. Просто замечательно. Как вы себя чувствуете?

Сьюзан не ответила на улыбку.

– Хорошо.

– Очень красивая девочка. Мне сказали, что, принимая во внимание, что она родилась на свет недоношенной, она довольно крупная. И она совершенно здорова. Замечательный ребенок.

– Да, – сказала Сьюзан. – Ты ведь замечательный ребенок? – обратилась она к младенцу. – Да, да, еще какой. Ты замечательный ребенок. И ты знаешь это, разве не так?

Сьюзан взглянула вверх и встретила улыбку мистера Сароцини, еще раз окатившую ее страхом. «Сейчас он скажет что-нибудь про Ванроу», – подумала она. Но банкир ничего не сказал. Он продолжал улыбаться.

– Утром я приду навестить вас, – сообщил он.

И ушел.

Сьюзан переложила Верити так, чтобы девочка могла сосать правую грудь, а через некоторое время вернулась Грета Дюфорс, показала, как заставить ребенка срыгнуть, сменила пеленку и положила Верити в ее кроватку.

Сьюзан слушала дыхание дочери и раз за разом проигрывала в голове слова мистера Сароцини. «Утром я приду навестить вас».

Это значит, он не собирается забирать Верити сегодня, верно?

И он не сказал ничего про Ванроу. Если бы она и вправду изувечила доктора, кто-нибудь обязательно бы что-нибудь сказал. Это был сон, дурной сон. Кошмар.

Затем она подумала, что, возможно, так выразилось ее отношение к Ванроу. Фрейд сказал, что эмоции, подавляемые днем, высвобождаются во сне. Может быть, из-за злости, вызванной долгими страданиями, или из-за того, что ее обманули, или и из-за того и другого она захотела убить его.

И она знала, что могла убить его. Это было пугающее открытие. Она могла, на самом деле могла убить любого, кто попытался бы забрать Верити.

Она посмотрела на довольное спящее личико, такое маленькое, невинное.

– Я не позволю им, – сказала она. – Не позволю им забрать тебя у меня. Обещаю.

61

Сьюзан проснулась от шороха шагов и слабого звука музыкального инструмента. Флейты.

Она мгновенно открыла глаза. Дверь была приотворена, и из коридора в комнату просачивался свет. К ней приближалась затененная фигура. Остановилась перед кроваткой. Свет упал на левую сторону его лица. Это был мистер Сароцини.

Дверь закрылась, был виден только силуэт.

Она следила за ним, дрожа от страха и сдерживая себя, боясь пошевелиться, чтобы не показать ему, что проснулась, и была готова вскочить с постели, если он попытается взять Верити из кроватки. Она старалась сообразить, сколько времени. Она кормила Верити в первом часу ночи. Медсестра переодела ее и положила в кроватку.

Мистер Сароцини наклонился над ребенком и начал что-то монотонно читать. Делал он это очень тихо, Сьюзан едва могла расслышать его. Она попыталась разобрать, что он говорит, но поняла только, что такого языка она никогда не слышала: он напоминал латинский, но не был им – она могла об этом судить, потому что немного изучала латынь в университете.