«Антика. 100 шедевров о любви» . Том 4
Шрифт:
(Пауза. Потом Талфибию.)
Но кончили вы как же с ней? Была ль
Хоть жалость в вас? Иль ужас был и злобен?
Хоть горько слышать – все же расскажи.
Талфибий
(не сразу)
Два дара слез над мертвою… Ну что же?
Послу и то награда… Оросят
Они лицо опять… И там – я плакал.
Громада
Ахиллова, где дочь твою для жертвы
Готовили, – блистала полнотою.
Пелидов сын, касался руки
Царевниной, на холм ее поставил.
Я, как тебя, теперь их видел. Шли
И юноши отборные за ними,
Чтоб твоего детеныша держать
В минуту содроганий. Следом кубок
Из золота литой и полный царь,
Обеими руками взяв сначала,
Потом одной возносит и отцу
Готовится свершить он возлиянье.
Он знаком мне велит призвать народ
К молчанию, а я, в ряды вмешавшись,
Так говорю: «Молчание… молчи,
Ахейский люд… Молчите все…» Толпа
Застыла, как под штилем… Зазвучали
Слова Неоптолема: «О Пелид,
О мой отец, те чары, что приводят
К нам мертвецов, ты не отринь. Явись
Ты девичьей напиться крови чистой;
То войска дар и сына. Ты ж за это
Открой дорогу кораблям, узду
От них вручи ахейцам, чтобы легок
Наш был возврат и всем увидеть дом!»
Так вот слова его. А войско кликом
Венчало их.
Тут, взявшись за эфес,
Царь меч извлек сияющий. А свите
Отборной он кивает, чтоб схватила
Она юницу. Ею царский знак
Уловлен был, и речь ее ответом
Была к толпе: «Вы, Аргоса сыны,
Что город мой разрушили! Своею
Я умираю волей. Пусть никто
Меня не держит. Я подставлю горло
Без трепета. Но дайте умереть
Свободною, богами заклинаю,
Как и была свободна я. Сойти
Рабынею к теням царевне стыдно».
И смутный гул покрыл слова.
А царь
Агамемнон сказал: «Освободите».
И, царское приявши слово, дочь
Приамова от самого плеча
И по пояс свой пеплос разорвала,
Являя грудь прекрасней изваяний.
Потом, к земле склонив колено, так
Сказала нам она отважно: «Вот,
О юноша, вот – грудь моя, коль хочешь
Разить ее, ударь; а если шеи
Возжаждал нож, – мое открыто горло».
И, жалостью объят, Неоптолем,
Невольной волей движимый, дыханью
Ударом быстрым пресекает путь.
Потоком кровь из раны льется. Дева ж
Последний луч – старается упасть
Пристойно и скрывает, умирая,
То, что должно быть тайной для мужей.
Но
В движенье все приходит: те бегут,
Умершую листами покрывают,
А те костер готовят и еловых
Туда несут вязанки сучьев; если ж
Кто ничего не делает, тому
Со всех сторон кричат: «Лентяй, негодный!
Чего стоишь? Убора ль не припас?
Иди сейчас и дар готовь – почтить
Великое, бестрепетное сердце».
Вот, женщина, о дочери твоей
Что говорили там покойной. Если
Между детьми твоих прекрасней нет,
Нет и тебя меж матерей несчастней.
Корифей
Клеймо беды на городе и вас,
Рожденные Приамом, боги выжгли.
Гекуба
О дочь!.. Но сколько ж бед передо мною?
Коснись одной, – глядишь, впилась другая,
А новая к себе влечет… Никак
Не выпустят из очереди сердца…
Страдание твое с ума нейдет
Я не могу не плакать. А ведь как бы
И скорби-то не стихнуть от вестей
Такой прекрасной смерти!
Если нива
С бесплодною землей орошена
И вовремя согрета небом, может
Она родить сторицей. А другие,
И тучные порой, неурожай
Постигнет от погоды. Между смертных
Совсем не то. Порочный только злым
И может быть. А добрый – только добрым:
Несчастия не властны извратить
Природный дар. Ну, а заслуга чья же?
Родивших ли иль тех, кто воспитал?
О, воспитанье много значит. Если
Кто обучен прекрасному, того
Не увлечет постыдное: имеет
Он образец в прекрасном.
Но зачем
Ты мечешь, ум, на воздух эти стрелы?
(Талфибию.)
Ступай, глашатай, грекам объяви,
Чтобы никто до мертвой не касался.
Пусть удалят толпу. Средь мириад
Бессильна и угроза. А матросы,
Да без вождя, – ведь это пламя, хуже
Чем пламя; и для них – кто зла бежит,
Тот сердцем слаб.
Талфибий уходит.
Ты, старая слуга,
Как встарь, сосуд возьми: с волною моря
Края его сравнявши, дашь сюда.
Рабыня уходит.
Сама хочу последним омовеньем
Ее омыть, мое дитя – невесту
Без жениха и деву без светлицы;
Затем – убрать по мере сил. Достойно
Я не могу; не стоит и мечтать.
Из украшений женских кое-что
У пленниц соберу, товарок в рабстве,
Что делят мой шатер. Ведь от господ
Припрятала ж иная от недавних
Хоть что-нибудь из прежнего добра.