Антилирика

Трищенко Сергей

(70-е годы)

Нет, не бред это, не околесица:

Я по плану должен повеситьсяВо второй половине месяца,Восемнадцатого числа.Заявляю о том заранее,Чтобы знали мое старание:Я открою собой утро раннее,Лишь погода бы не подвела.Но откуда-то сверху мне выдали:– Ты, брат, лучше план перевыполни.Знаешь сам, что сейчас нам выпалиНе совсем хорошие дни.После сыпали чуть ли не матами:– Состязаться-де надо со Штатами.Толку чуть в этом мирном атоме,А в немирном – отстали они!Но такое есть дело скверное:Обойдут они нас, наверное,Со своей Колорадской каверноюИ Нью-Йоркским своим мостом.Ведь в каверну-то всякий кинется,Чуть не каждый самоубийца,У них быстро дело подвинется, –Как догоним мы их потом?Так что ты постарайся быстренько,Нагонять нам надо статистику.Ну хотя б половину листика!Все условия создадим!»Я ушел от них озадаченный:Говорили: – Весь курс – на качество!Мол, достаточно с нас лихачества,Если чуть не по ГОСТу – гляди!Рассуждал

я потом урывкою –Где я время на это выкрою? –«Как с орловскою непрерывкою?Или лучше бригадный подряд?»А потом я кричал, озлобившись:– Если вешаться, то – по-злобински!На врагов вероломных проискиМы откроем калашный ряд!…Я не думаю: надо мне много ли? –Соревнуюсь пока с йогами,Вперегонку с английскими догамиЗа кошачьим гоняюсь хвостом.А потом, может все переменитсяИ больница куда-нибудь денется.Это, впрочем, такая безделица:Кто там знает, что будет потом?

* * *

Зачем перекладывать смерть на Фортуну?Неужто же я не смогу сам стать ей?Да мне умереть – все равно, что раз плюнуть,Так значит, плеваться я должен смелей.Три раза налево, три раза направо –Ни богу ни черту не ставлю свечу.И смерть для меня всё равно что забава:Толкнулся сильнее – и вот я лечу.Когда же асфальт головою промнется –Что торт шоколадный глазурью облит –Услышу последнее: как матюкнетсяЗабрызганный мозгом моим инвалид.

Золотоискатель

Как в далёкой реке, в золотых берегахНеприметная речка бежит,А у этой реки на дрожащих ногахОдинокий старатель стоит.И котомка уже не забита едой,Виноградный кончается сок…Наклоняется он над прозрачной водойИ всё моет и моет песок.Самородки мигают сквозь воду на днеИ валяются грудой у ног…А чуть выше, из пены на синей волнеЗолотой выступает порог.Но не видит старатель богатства того,Напрягаясь до рези в глазах.Губы шепчут печально: «Опять ничего!»И в словах – ожиданье и страх.И, всей грудью вздохнув, самородки стряхнув,Вновь лотком выскребает по дну.И все дальше заходит он на глубинуИ все ищет песчинку одну.Всё надеется: вот та песчинка блеснётСреди серости груды песка,И тогда он её прямо к сердцу прижмётИ от сердца отступит тоска.Золотинка одна никому не видна –Скрылась где-то средь кучи подруг.Вновь лоток поднимается с самого дна,Увлекаемый парою рук.Золотинки набились под ногти, как грязь,В поры кожи проникла их взвесь…Где же та, что он ищет? Хотя бы нашлась,А не то золотым станет весь.Почему на песчинке заклинился свет? –Тот же самый презренный металл.Но известен старателю верный ответ:Здесь когда-то её потерял.Эта память весомей, чем золото глыб,Что потом на коронки пойдут.Веселеее чешуйки сияют у рыб,Что десятками плавают тут.Рыбы рады помочь, да не могут сказать:Мал словарный запас, беден слог,Что напрасно ему ту песчинку искать –Вдаль унес её бурный поток.Моет золото он, отрясая к ногамСамородков густеющий стук.Скоро скроется в золоте полностью сам,Лишь мельканье останется рук.Ну, а если отыщет – то сразу из глазИ от сердца отступит тоска…И тогда он её бросит в воду в тот часИ начнет её снова искать.

Клубок

Где-то – я уж не вспомню, где –Память стала рыхлой и зыбкой,–В первый из предпоследних днейЗа сучок зацепился ниткой.А потом – откатился сам,Или сильным ветром отдуло,–По оврагам летел, по лесам…Не порвалась нить – потянулась.Под уклон ли теперь качусь,Или под облака взлетаю –До умопомраченья верчусь,Уменьшаюсь, худею, таю…Нить всё тянется из меня,По спине скользя неприятно.Как хотел бы, всё изменя,Покатиться суметь обратно!Снова нить на себя смотать,От того сучка отцепиться…Но напрасна моя мечта:Не вернутся знакомцы-лица.Хоть и кружится голова –Ничего я вокруг не вижу.Ещё на оборота дваОказался к концу поближеИ душа уменьшается в тактУменьшенью клубочьего тела…Получилось совсем не так,Как сначала бы мне хотелось.Словно близок последний миг –Снова воспоминанья всплыли:Все приехали на пикник,А, уехав, меня забыли.Полагали: легко вернуть,Если вздумаю откатитьсяИ забыли в меня воткнутьКак ресницы, острые спицы.Исчезали они вдали –Им казалось, что всё в порядке.Из меня ведь связать моглиЦелых две шерстяных перчатки!Но исчезну я поутруНад каким-нибудь старым оврагом,Только будет нить на ветруРазвеваться маленьким флагом.

* * *

Кому я и что докажу? –Раздроблен мой каждый атом.Пытаясь собраться, вхожуВ пасть телефона-автомата.Зубасто щелкнула дверь –В реальность вплетается миф,Куда повезёт теперьМеня телефона лифт?По нервам скатилась монета –Судьбы двухкопеечный цок.Щелястая прорезь стволом пистолетаУставилась мне в лицо.Нить Ариадны вьётсяИли же цепь оков?Я замер: чем отзовётсяСирена длинных гудков?

* * *

По земле все бредёт неприкаянно,Всюду ищет хоть временный кров,Безнадёжная и отчаяннаяИ непонятая Любовь.Не особенно и надеется,Всё же просит людей помочь.И пускают – куда же денешься? –Иногда на целую ночь…А с утра снова гонят веником,Чем ни попадя под рукой…Все недели – из понедельников,И врагу не желаешь такой.Укоряют: чего шатаешься?Ну какого ища рожна?Зря приюта

найти пытаешься –Никому ты тут не нужна.Кто-то заперся в стенках спаленки,Кто-то в круге засел друзей…Ну хотя бы кусочек маленький!Ну хотя б – под стекло в музей…Вновь, надеясь на невероятное,Посещает былые места,Ну а люди не могут понять её:“Ну, чего она хочет-та?”Неприятие пухнет и множится,Как в каморке забытый хлам…Вы уже и не вспомните: может быть,Забредала она и к вам?

Снегмалион

Зимним летом было этоЗа Полярным кругом.Человеку скучно было –Не хватало друга.Белизна снегов слепила,Рот заклеил ветер.Очень всюду грустно было –Как один на свете.А снежинки белой стаейКружат хороводы,На ресницы налипают,Образуя своды.Ничего вокруг не видно –Ни земли, ни неба,Одиноко и обидно,Будто там, где не был.Человек нагнулся, поднялМиллион снежинок.“Помогите мне сегодняВстать на поединокС одиночеством, с тоскоюИ тревогой тёмной”.Приминал одной рукоюБелый ком огромный.Покатил – и шаром белымПоднялись сугробы.Человек лепил несмело,Не скучалось чтобы.Что лепил? О чем мечталось,Что ждалось хотя бы…Ничего не получалось,Кроме снежной бабы.Человек шагнул, забылся –Что хотел он сделать?Снег мгновенно испарился,Пар поднялся белый.Только грустно усмехнувшись:“Эка недотрога!”Он ушел, не обернувшись.Холод, лёд, тревога…

* * *

Твоё замерзшее дыханьеЛица коснулось моего.Я не сумел согреть его…

* * *

Ты от меня, как прежде, далека –Взгляд сквозь меня… уже я стал прозрачен?Но даже если жребий мой назначен,Попробуй всё же как-нибудь иначе,А не слезой в расщелинах песка.Твоей рукой коснулся ветерок,Напрасно я стремлюсь к нему щекою,Напрасно совладать хочу с тоскою –Она из глаз беснуется рекою,Каньоны проедая в теле щек,Тебя не задевая. Ты – вдали,За много километров и столетий,Быть может, я тебя напрасно встретил?За не случившееся я в ответе:В реальность жизни безнадежно влип.

* * *

Я Пастернака чту, как брата –Подсказку дал одной из тем:«В долине Инда и ЕвфратаЛежал когда-то рай Эдем».С тех пор старались атеисты,Неистовствуя в стройках рек,И на земле в том месте – чисто,И потерял рай человек.И в космос вышли на ракетахИ снова рая не нашли…А я уверен: место этоВ пределах нашей же Земли!Подумал я совсем немножко,Когда шептал тебе: «Усни!»Твои прекраснейшие ножки –Чем показались мне они?Смотрю на них я глуповато –Открытье, сделанное мной:Они же будто Инд с Евфратом,А между ними – рай. Земной.

* * *

Я череп открою консервным ножом –Тупую чтоб выпустить боль:Скорей выходи – за тобою должок,Расчёта желаешь? Изволь.Припомни: вчера мне мешала писать,Извилины путала вновь.И вынужден был я сквозь слезы признать,Что есть в этой жизни Любовь.А улицам город зажёг фонари,Полуночный час – недалёк.А боль всё по-прежнему мне изнутриКолотит упруго в висок.Скажу: виноват я, скажу: поспешилИ гляну с надеждой в глаза.Тогда я ещё ничего не решил –И этого просто не знал.Твердишь – опоздал? Я вернусь во вчераИ вновь проживу эти дни.Сто тысяч ночей я подряд до утраСебя умоляю: рискни!Уйди, я прошу! Ну, хоть на полчаса –Один телефонный звонок –Сумею теперь рассказать уже сам:Хочу опуститься у ног.…На улице город гасил фонари,Вздыматься хотела заря…Прислушался: нет больше боли внутри.Подумал: прогнал её зря.

* * *

Круг замкнулся, а не превратился в спираль,Не издав ни единого стона.Не случившегося мне особенно жаль –Вся реальность – уныла и сонна.«То, что пусто теперь – не про то разговор» –Никого ни вдали, ни поближе.И расширился сразу же мой кругозор,А лица твоего в нём я не вижу…

* * *

Возможно, менее жестокоУбийство наблюдать из окон,Чем видеть, как поэт у ногСтихотвореньями истек.Конечно, это льстит, приятноЩекочет нервы и занятноУзнать, что выйдет из него,Когда попридавить ногой?

* * *

Огонь не обжигает так, как лёд –Теперь я понимаю Дон-Жуана.И он не мог отправиться в полёт:Кровоточила, не заживши, рана.Он всё искал ту легкую мечту,Тот отзвук его первой брачной ночи,Ту неземную женщин красоту,Которой был однажды обморочен.Пытался уловить знакомый тонВо всех услышанных им позже вскриках…Но каждый раз всё слышалось не то:Приятно иногда, но чаще – дико.Да, женщин удовлетворять он мог,Но сам не удовлетворялся полно.Он был земной, но сексуальный бог,А с ним потомки поступили подло:Сравнимы ль муки с муками Христа? –Три дня креста мученьем не считая.А он устал в постылые устаВсех целовать, а об одной мечтая.И раз за разом всё не находить,И так всю жизнь – в погоне за мечтою,Уж лучше шкворень потерпеть в груди,Чем сердце в той груди иметь пустое.Что по сравненью с тем Сизифов труд?Катая камень – бицепс накачаешь,А тут, хотя мозолей не натрут,Но без любви – как будто чай без чая.Мучения устал терпеть Тантал –Стал символом он прочности за это,А тут – и примелькалась красота,И притча во языцех для поэтов.Возможно, я сие писал шутя,А может, и серьёзно, как ни странно,Но вы, с начала строки перечтя,Прошу вас: пожалейте Дон Жуана.