Антипедагогические этюды
Шрифт:
— Ну что-нибудь простенькое, обычное!
…Не выпускают. Что ты будешь делать?..
— Ладно, — к счастью, Гена действительно знал один интересный захват. Брат научил.
— Вот ты… как тебя? Саша Ломов, кажется? Иди-ка сюда. Становись! Нападай на меня сбоку!
И как это вышло, историк даже сообразить не успел. Ломов действительно напал и в три секунды заломил «десантнику» обе руки назад.
— Стой, Ломов, подожди, так нечестно! — брыкался педагог.
— Против Ломова нет приёмова! — захохотал толстый «рыжик».
Геннадий Геннадиевич,
— Да ты неправильно напал, Ломов!
Но после первого «нападения» лучше не стало: пришлось уже подниматься с пола. И костюм выпачкал…
Возвращался историк в учительскую с мерзкими ощущениями, да надо было ещё и отговариваться: «Упал!..»
Учительницы дружно бросились хлопотать вокруг его измызганного рукава, но настроение было всё равно испорчено. К тому же Ломов быстро всё растрепал по школе, не жалея красок:
— Да я его только чуть задел, а он аж до батареи доехал; еле успел очки поймать!
Так что третьего сентября к кличке «Ген Геныч», которая возникла сразу, тут же добавилась вторая: «Десантник». Но это было только начало Генкиных бед. Как он ни бился, как ни старался — ни в одном из классов (а ему дали все восьмые и девятые) он не мог добиться хотя бы тишины на уроке, не говоря уже ни о чём другом.
Он злился, кричал, бегал за завучем: всё напрасно, Стоило завучу выйти — и всё начиналось сначала, и ко всему прочему один остряк из восьмого «А» благополучно перекрестил его ещё и в «Гингемыча». Кличка тут же понравилась: действительно, нервный историк чем-то напоминал злую волшебницу Гингему из знаменитой сказки.
Проблемы нового учителя секретом не являлись (как, впрочем, и в любой другой школе), и директриса дружески посоветовала молодому коллеге:
— Геннадий Геннадиевич, походили бы вы на уроки наших опытных учителей. К Тепловой, например. У неё — дисциплина! Присмотритесь, что да как…
Историк совет принял. Он и сам уже хотел. Надо же искать какой-то выход!
Урок Тамары Константиновны Тепловой его поразил. Потряс! А ведь посмотреть на неё — сразу и не скажешь, какая в ней… силища, что ли? Маленькая, сухонькая, совсем седая; голос — тихий. По-старомодному вежливая, незаметная.
А оказалось!.. Гена смотрел и поражался: все слушают, пишут… Ломов — Ломов! — руку тянет… Да и интересно было, что тут говорить. Шёл на урок — думал: физика, скука смертная. Хотел просто глянуть, как она с этими лоботрясами уживается? А просидел с открытым ртом, как пацанёнок. Тамара Константиновна и с повторением справилась быстро, и новый материал втолковала умело и доходчиво (Гена — тут же понял!), и пошутить нашла минутку… И всё как-то к месту, здорово и ловко. Оценок поставила много (и справедливо!).
Двоек — две штуки влепила, но совершенно не обидно. И тут же назначила лентяям дополнительное домашнее задание, чему они даже обрадовались (дала шанс «закрыть» последнюю оценку!).
«…Значит, надо… полегче, что ли, — сделал вывод историк. — Пошутить вовремя, факты какие-то
Весь вечер он вдохновенно готовился, даже мама с надеждой спросила:
— Ну что, Геночка, втянулся наконец?
Но следующий день снова показал, что Геннадий Геннадиевич не сдвинулся с места ни на йоту. Мука, да и только!.. День получился суетной, нервный, и особенно «достал» всё тот же класс, в котором учился Ломов. Да, в общем, и не в Ломове дело, — все они хороши. Что, что, что им надо? Ведь такой материал подготовил!.. И анекдот рассказал…
…Вечером историк решил куда-нибудь сходить, расслабиться. И заодно подумать: куда уходить. А что уходить надо — сомнений больше не осталось. Права мама, права… К себе в музей поможет устроиться, и забудется эта чёртова школа как страшный сон.
В кафе, куда в конце концов зашёл Гена, было пусто, и это даже понравилось. Не хотелось ни с кем сегодня общаться, и Геннадий Геннадиевич сел за дальний столик в углу, заказав себе пиво с любимыми орешками. Только устроился — как на пороге возник Ломов, а с ним — «знакомые всё лица».
«О!!!» — внутренне простонал Кочетков. Ему тут же захотелось сморщиться, испариться, исчезнуть; но не успел.
— Геннадий Геннадиевич!! — завопил Ломов, и вся компания немедленно заняла стулья рядом с учителем. — Отдыхаем? И можно с вами?
— Пожалуйста, — вяло предложил историк, думая только о том, как бы ему сейчас уйти, не теряя собственного достоинства. Начал было даже подниматься, но вдруг его осенило:
— Слушай, Ломов! — взмолился он. — Давай, наконец, поговорим в неофициальной обстановке. Ну что я тебе плохого сделал, а? И вам, ребята, тоже?
Он говорил долго и задушевно. И про то, что он учился-учился, а теперь не знает, зачем; и про нервы свои испорченные; и про то, что он — молодой ещё. Получалось жалобно.
— Мы ж ровесники почти, ребята! — ныл историк. — А вы мне все уроки срываете… Не по-товарищески это!..
— Да? Ну давай дружить, Гена, — примирительно протянул Ломов.
Геннадий Геннадиевич растерялся: «Гена» и «ты» не входило в его планы. Однако радостно согласился:
— Давай, Сашка, давай! Но только при всех, в школе, — на «Вы». Ладно?..
— Ладно, Гингемыч. Наливай, запьём дружбу! Да, пацаны?
Историк на радостях щедро угостил всю компанию, а домой вернулся совсем уже осчастливленный.
…Скоро все знали, что историк — парень что надо, свой в доску, и его авторитет среди учеников вырос.
Только вот с уроками — проблем почему-то прибавилось, а не наоборот. Гена и сам не заметил, как постепенно подчинился воле старшеклассников, которые требовали только хороших оценок («Гингемыч, ты друг или нет??»); а уроки всё больше напоминали развлекательные посиделки. Историку надо было буквально из кожи вон лезть, чтобы втолковать хоть какой-то учебный материал: новые «друзья» просили бесконечно «чего-нибудь интересненького», а вели себя тихо лишь тогда, когда учитель начинал пересказывать какой-нибудь боевик.