Антипиранья
Шрифт:
– Как скажете, профессор. Но он назвал ваше имя. На вашем месте я все-таки…
– Идите. Я сам знаю, что мне делать.
Охранники переглянулись и пошли к лестнице:
– А этажи мы все же обойдем! Кто знает, что было у него на уме.
Иван Степанович не стал им отвечать, щелкнул ручкой и скрылся в квартире.
Денис подождал, пока голоса на лестнице стихли, подошел к двери и прислушался. В квартире было тихо. Иван Степанович никому не звонил, не рассказывал о недоразумении, не мерил квартиру нервными шагами. Не было слышно и орущего телевизора, обычно указывающего,
Иван Степанович сидел в кресле, повернутом к входу, и молча глядел на Дениса.
– Вы забыли закрыть…
Взгляд был тяжелый и мрачный. Денис будто об него споткнулся и замер. Профессор продолжал молчать, и тогда он, натянуто улыбнувшись, повторил:
– Говорю, дверь оставили открытой, вот я к вам и заглянул. Но по вашему виду мне ясно, что вы мне не рады. Это уже какая-то напасть – никто нигде мне не рад.
– Когда мне описали забравшегося в окно курьера, я сразу понял, что это ты.
– Понятно, сюрприза не получилось. А теперь вы нажали потайную кнопку, и сейчас сюда несется десяток ваших сторожей. Верно?
– Нет. Я тебя ждал. Присаживайся. – Иван Степанович указал на кресло, стоящее напротив.
– Неважно выглядите. Болеете?
Прежде чем присесть, Денис закрыл замок на двери и только после этого развалился в кресле.
– Хотя дайте догадаюсь! Это вас совесть замучила за мою испорченную жизнь. Не берите близко к сердцу, профессор. Я уже все уладил. Генератор вместе с вашей гиперболой уничтожен. Объект «Рай» больше не существует. – Денис заметил, как Иван Степанович усмехнулся, выдержал паузу, затем хмыкнул в ответ. – Я имею в виду не тот зверинец, в который вы меня направили на прожор тем тварям. Хотя следы на память они мне все же оставили. Я говорю о настоящем объекте «Рай», о том, который под часовней на берегу.
Денис увидел, как передернулось лицо профессора, и понял, что попал в цель.
– Что с часовней?
– С часовней? А что с часовней! Превратилась в пыль. Торпеды, знаете ли, не оставляют шансов. Они превращают в груду хлама даже линкоры, а часовня им… Да и при чем здесь она? Я своими глазами видел, как река водопадом заливалась в катакомбы под ней. Генератор ведь был там? В одной из этих нор? Так вот, у меня для вас неважная новость: он утонул. Или сначала перегорел от замыкания, а потом утонул. Как-то так. Так что гипербола теперь существует только в наших с вами воспоминаниях.
– А ты не думал, почему же тогда ты вернулся назад, если гипербола исчезла?
– Думал. Свое возвращение я считаю восстановлением справедливости. Раз нет гиперболы, то все стало на свои места.
Иван Степанович откинулся в кресле и окатил Дениса презрительным взглядом:
– Мне бы твою уверенность. Впрочем, безапелляционность всегда была признаком глупости. Назад тебя вернула все та же гипербола. Если ты даже уничтожил генератор, то гипербола не затухла мгновенно. Она как брошенный в воду камень. Он уже может покоиться на дне, а волны все еще разбегаются по сторонам,
– Так! Стоп! – Денис поднял руки, останавливая волну профессорского сарказма. – Вы хотите сказать, что я могу опять туда вернуться? И все это повторится снова и снова? Сколько колебаний может еще совершить гипербола?
– Не знаю. Может, она уже затухла или же ее хватит еще на пару периодов. Не знаю.
Денис застонал и схватился за виски. Головная боль всегда начинала зарождаться отсюда.
– Профессор! Иван Степанович! Вы должны это прекратить! Иначе, клянусь, я вас прикончу. Я хочу жить нормальной жизнью, а не брыкаться по прихоти вашей гиперболы.
– Поздно.
Не сдержавшись, Денис вскочил и навис над профессором:
– Что поздно?! Вы же что-то говорили насчет какого-то скафандра, защищающего от временных колебаний? Я отсиделся бы в нем, пока гипербола не затухнет окончательно.
– Ты не понимаешь. Все кончено.
– Как кончено? А я? Я еще живой, а значит, все только начинается!
– Сядь и выслушай! – Иван Степанович вмиг осунулся, из полного сарказма старика превратился в серую мумию. – Я здесь уже никто. Они подняли меня на смех! Эта бездарность плевала мне в спину.
– Подождите-подождите! Я еще не понял, о ком вы, но уверен, что все не так плохо. Выход всегда есть, и уж кому, как не вам, его искать! Я читал, что по этому поводу говорил Конфуций: «Если тебе плюют в спину, значит, ты идешь впереди!» А Конфуций жизнь знал.
– Что?
– Говорю, таков закон жизни, что все будет хорошо!
– Что ты знаешь о жизни, мальчишка? Этой жизнью правят страх, зависть и ненависть. Серость всегда будет душить гениальность. А он был гений!
– Он – это кто?
– Великий гений, которому я недостоин даже сметать пыль с ботинок.
– А-а… я уж подумал, что это вы так скромно о себе. А этот гений может мне помочь?
Внезапно Иван Степанович ушел в себя и умолк. Глаза его закатились, и он, беззвучно шевеля губами, принялся спорить с невидимым собеседником. Этот спор вернул на его щеки нездоровый румянец, и, казалось, он сейчас, брызгая вокруг слюной, сорвется на крик. Денис встал, обошел кресло и выглянул в окно.
Профессор никак на него не реагировал, и тогда он захотел подойти и хорошенько его встряхнуть, но Иван Степанович неожиданно произнес, ни к кому не обращаясь:
– Я его убил. Но убить гения невозможно. Его невозможно пережить, невозможно обокрасть или предать забвению. Потому что он гений. А они все бессмертны.
– Так, профессор, давайте все сначала. Мы ушли куда-то в темные дебри. Почему вы не можете мне помочь?
– Потому что меня отстранили от этой работы. Да и саму работу закрыли как ошибочную и оказавшуюся досадным казусом. Из почтения к моим сединам мне предложили на выбор несколько тем и хорошее финансирование. Но дело всей моей жизни я предать не могу. Да, и еще… можешь не прятаться. Теперь тебя никто не ищет.