Антитело
Шрифт:
— Я предлагаю поехать туда завтра утром и пройти по направлению к ферме столько сколько сможем. По пути будем фиксировать все происходящее, для этого я возьму камеру. Если что-то пойдет не так — сразу поворачиваем обратно. Такой план годится?
Настя кивнула. Знахарка нехотя поддержала ее.
— Отлично. Тогда завтра, скажем, часов в восемь утра. Встретимся здесь и поедем.
— Мне нужно будет отпроситься в библиотеке. Но я приду.
— Отлично!
Чем ближе подступал лес, тем медленнее
Впереди показался первый ствол из тех, что повалились несколько дней назад. Там, за ним, лежат и другие, один из которых чуть не убил его… Глеб почувствовал свой страх, словно ток, бегущий по проводам нервов и заставляющий их вибрировать. Он перелез через первое препятствие и осторожно, постоянно оглядываясь по сторонам, пошел вперед. Темные деревья возвышались над ним и молчали. Дорога, по которой он пробирался, оглядываясь, словно вор, показалась ему слишком узкой. Даже не верилось, что по ней мог ехать огромный пикап.
Еще несколько шагов и, среди темных крон, раздался шепот. Где-то рядом скрипнуло и затихло. Глебу стало жарко. Он открыл рот и задышал часто, как собака. Сердце стучало оглушительно, мешая слушать. Слушать. Снова скрипнуло. Шелест листвы усилился и превратился в отвратительное шипение. В нем ясно прозвучала угроза. Глеб сделал еще один осторожный шаг и застыл.
Прямо перед ним, метрах в трех, посреди дороги рос большой куст. Просто невероятно, как он мог вырасти здесь за несколько дней! Очень захотелось крикнуть, но страшно было даже шептать.
«Что ты с нами делаешь? Что ты такое? Ну что?!»
Перед глазами, четко, словно фотография, возник образ Насти. Она сидела на стуле в библиотеке и смотрела в окно. Затем видение исчезло и сменилось другим: дядя, стоящий на коленях, а по щекам его текут слезы. И снова перемена — Аленка, и ее волосы, плывущие в неподвижном воздухе.
Что-то мелькнуло впереди. Какое-то маленькое черное существо стремительно пересекло просеку и с треском врезалось в густые заросли подлеска. Глеб не успел толком рассмотреть бегуна, но заметил, что передвигался он на двух конечностях. От страха его затрясло, и в тот же момент, словно нечто почувствовало его испуг, раздался протяжный хриплый стон.
Этого было достаточно. Глеб повернулся и, заплетаясь в собственных ногах, пошел обратно. Он дрожал и дергался на ходу, словно бесноватый, а из-под куртки вырывались душные потоки жара, обдавая лицо.
Ира лежала на кровати, неподвижная и прекрасная, словно Белоснежка. Бледность разлилась по коже, окрасив ее в серые тона, нос стал тоньше, скулы заострились.
Но женщина все еще боролась. Сергей несколько раз подносил к ее губам карманное зеркальце, и каждый раз стекло запотевало.
«Если в ближайшее время ничего не изменится — она погибнет. Просто погаснет, как спичка»
Сергей взял жену за руку.
А сквозь стену, из комнаты дочери доносились веселые мелодии сказок. Аленка только что позавтракала бутербродами, которые он для нее соорудил, и снова уселась посреди пола, чужая и странная, полностью отрешенная от всего происходящего вокруг. Она не спрашивала о маме уже второй день, и иногда Сергею казалось, что ей все равно. Жуткая мысль — страшная — «Это не мой ребенок! Этот что-то другое!».
«Ужасно. Ужасно и несправедливо»
Оставалась лишь одна надежда — Глеб. Или он что-то сделает, или все погибнут. И бонусный вариант: то, что живет в нем, вырвется на свободу, и тогда… Это тоже выход. Не лучше и не хуже других.
Аленка у себя в комнате засмеялась.
Глеб вывел трактор в поле и, не торопясь, двинулся вперед, держа курс к центру. В прицепе перестукивались две огромные покрышки, и позвякивала канистра. Спина ныла от напряжение, но это было не важно.
«Я знаю, что важно! Разжечь костер! И пусть дымит так, чтобы видно было издалека! Они не могут не заметить. Они испугаются. И придут»
Глеб не верил в это, но упрямо продолжал свой труд.
Почти час ушел на то, чтобы сгрузить покрышки, облить их бензином и поджечь. Черный дым, сначала слабый и робкий, а потом все гуще и гуще, лениво потек в серое небо, словно исполинская колонна. Глеб задрал голову и высоко над собой увидел птиц. Они летали кругами и изредка покрикивали тоскливыми тихими голосами.
День четырнадцатый
— Настя, нам нужно поговорить!
— Мам, давай потом? Я на работу опаздываю!
Настя направилась к двери, на ходу просовывая руки в рукава куртки и мысленно умоляя ее лишь об одном — дать ей уйти. Просто дать сейчас уйти.
— А ты разве не отпросилась сегодня?
Девушка застыла на пороге и щеки ее запылали. Она обернулась.
— Ты ходила в библиотеку?
— Настя…
— Зачем? Когда?
— Успокойся, пожалуйста. Сядь.
— Это тебе Энгельсина нашептала?
— Настя. Прошу тебя. Сядь.
Она подчинилась, как маленький ребенок, и села за стол напротив матери. В голове вихрем завертелись испуганные мысли.
«Что она знает? Может рассказать? Нет! Запретит!»
Мать положила ладонь ей на руку.
— Что происходит?
Настя пожала плечами.
— Ничего.
— Ты ходила к знахарке. Вместе с этим Глебом. Зачем?
— Кто тебе рассказал?
— Настя, ответь на мой вопрос.
— Это Танька? Она?