Антивирус
Шрифт:
Елена Николаевна, находившаяся спиной к мужу, выпрямилась, не поворачиваясь, подняла голову, и изо всех сил смотрела на Крестовского, пытаясь не выдать своего страха и волнения. Альберту же, который развернулся вслед за Карасевым, ничего оставалось, как встретить внимательный взгляд Кривошеева. Будучи внутренне готовым к встрече с колючей проволокой жестоких глаз, защитник вдруг растерялся: Кривошеев был не похож на себя. Во всяком случае, в нем не было ничего вчерашнего. В сегодняшнем взгляде мелькнул обычный человек, с присущей многим накопленной усталостью, раздражением и сожалением, способный чувствовать и даже, как показалось, сопереживать. Впрочем, удостовериться в правильности выводов не получилось – через мгновение Кривошеев
– Мне страшно, – Елена Кривошеева, так и не оглянувшаяся в сторону своего бывшего мужа, но буквально спиной почувствовавшая, что он прошел, схватила Крестовского за запястье.
– Мне кажется, что сегодня бояться уже нечего, – Альберт, еще находившийся под впечатлением неожиданного образа Кривошеева, вдруг стал чувствовать, что именно эти, на секунду новые глаза, – знак возможности успеха. – Соберитесь, осталось совсем немного. Пойдемте в зал, иначе можем опоздать.
– Только идите, пожалуйста, впереди.
Пока все занимали свои места, пока проходили необходимые церемонии вхождения судьи, вставания, объявления начала заседания, молодой адвокат максимально незаметно старался еще раз заглянуть в глаза бизнесмену – хотелось удостовериться, что он не ошибся в оценках. Наконец, Кривошеев повернулся, осмотрел жену, перевел взгляд на Крестовского… У Альберта, казалось, похолодел затылок: перед ним были обычные, порождающие страх глаза человека, не знающего непреодолимых препятствий. Что-то сломалось внутри, возникло сильнейшее волнение, горло стало пересыхать, в руках появилась дрожь. Нет, он не испугался вдруг Кривошеева, он ясно понял, что совершенно не готов к процессу.
На что надеялся? Откуда тупая уверенность в том, что надо идти, когда вообще не готов? Поверил в электрические вибрации! Дурак! Что говорить? Где-то недописанное выступление… Оно, конечно, плохое, но хоть что-то. Хоть что-то…
Крестовский нервозно рылся в портфеле, пытаясь достать листы неоконченного выступления, и не слышал, как судья предоставила ему слово. Все смотрели на чрезмерно разволновавшегося защитника. Карасев, сидевший на местах для зрителей, закрыл глаза рукой, судья, секретарь и представитель ответчика снисходительно улыбались, охранник искривил рот в гримасе ухмылки. Только Кривошеев смотрел на Альберта с ожиданием, не проявляя никаких других эмоций. Раскрасневшаяся от стыда Елена Николаевна, наконец, тихонько ткнула Альберта в бок, отчего он поднял голову и понял сразу все.
Оставив на столе портфель с наполовину вынутым текстом, машинально встал, как вскакивал в школе, когда учитель ловил за каким-нибудь сторонним занятием, и стал оглядывать зал поверх голов присутствовавших, чтобы хоть за что-нибудь зацепиться взглядом. Посмотрел в окно за спиной судьи и остановился. Там было солнце. То самое, которое недавно играло в сквере. Теперь оно уперлось своими лучами прямо в Крестовского и в его солнечном сплетении вновь появилось ощущение собственного света. Дрожь и волнение прошли, будто их не было вовсе. Ровно выдохнул, спокойно оглядел судью и секретаря, не обращая никакого внимания на их улыбки, все еще растягивавшие накрашенные губы, посмотрел на Кривошеева, не взглянув на его адвоката, и без всякой внутренней подготовки, пропустив необходимые профессиональные фразы о подтверждении требований, стал говорить так, будто слова формировались не в голове, а там же, в центре собственного солнца.
– Уважаемый суд! Предметом нынешнего разбирательства служит нежелание состоятельного мужа передать бывшей жене часть имущества, нажитого за время брака. И исходит оно не из угрозы потерять или даже сколько-нибудь значительно
Хотя Крестовский и обратился к суду, говорил он исключительно Кривошееву. И смотрел только на него. Ответчик сначала удивленно взглянул на адвоката жены, затем, как бы отстранившись, перевел равнодушный взгляд на стенку за спиной Елены Николаевны и смотрел в пустоту. Но Альберт чувствовал, что слова его попадают в эту груду крепких костей, воловьих жил и железных нервов.
– Главная задача Олега Викторовича Кривошеева – наказать жену. Он решил наказать ее за желание уйти от него, за то, что она посмела проявить свою волю, в наличии которой ей было отказано. Но за что в фактическом выражении он так хочет покарать Елену Николаевну? За годы безукоризненной верности? За рождение дочери? За беспримерное терпение, с которым она переносила его агрессию и побои? За то, что, отдав мужу молодость и красоту, создав ему надежный семейный тыл, позволила большего достичь в бизнесе и личном продвижении, а теперь уже не имеет сил выносить издевательства? За то, что впервые решила поступить так, как лучше для нее, а не для него? За то, что он сам разлюбил, за то, что она стала внешне уступать окружающим его молодым красоткам?
Солнце внутри Альберта разгоралось, его потоки устремились прямо к груди сидевшего напротив Кривошеева. Нет, никакого луча в этот раз он не видел, но чувствовал, что свет его пробивается под дорогой галстук, прохладно свежую рубаху. Было видно, что чувствовал это и сам Олег Викторович. Он уже смотрел прямо в глаза Крестовскому, и взгляд его выдавал тяжелую внутреннюю борьбу.
– Елена Кривошеева просит суд передать ей часть совместно нажитого имущества и не обращается с иском об установлении алиментов, потому, что не хочет и дальше быть зависимой от мужа-тирана. И если бы что-то человеческое, что намного шире рамок государственного законодательства, было еще живо в самом Олеге Викторовиче, он бы не стал раздувать этот скандал, не стал бы добивать свою жену и калечить жизнь дочери. Но бизнес-принцип и здесь взял верх над нравственным долгом.
После этих слов Крестовский увидел, как из-под рубахи Кривошеева, сквозь галстук начал пробиваться небольшой кружок света, который становился то чуть больше, то слегка затухал, но не пропадал. При этом взгляд сначала стал таким же, как в коридоре перед входом в зал суда, а затем передал муку, которую он испытывал.
– Ответчиком в данном деле движет желание сделать так, чтобы его боялись еще больше, чтобы все было по его воле, вне зависимости от того, насколько эта воля соответствует человеческой нравственности и христианским основам. Ведь Олег Викторович известен своей благотворительностью в отношении церкви и даже сейчас на груди у него – освященный крестик, который пытается, но не может пробиться к свету в душе надевшего его.
Только после этих слов Крестовский догадался: свет шел от золотого креста, это он пульсировал и, судя по всему, жег душу хозяину.
– Возражаю, ваша честь! – представитель ответчика взволнованно вскочил, но судья еще не успел ничего ответить, как прозвучал резкий окрик Кривошеева.
– Сядь!
Адвокат хлопнулся на стул, исполнив команду, как тренированная собака, а Кривошеев повернулся к судье, от изумления не знавшей, что сказать, и продолжил, металлической волей чеканя слова.