Антология мировой фантастики. Том 4. С бластером против всех
Шрифт:
— Спасибо вам, — проговорил Майкл. — А чем заняты пришельцы?
— Я не видела ни одного, — ответила она. — Но с улицы слышны свистки и там бегают какие-то люди. Пару раз проехали машины с сиренами.
Майкл чуть насторожился.
— Да, я тоже слышу, — подтвердил он и с удивлением заметил, как огорчилась миссис Леммон, словно он только что выговорил ее за то, что она тратит время на что-то несущественно важное и так понятное. По сути дела, в звуках, доносящихся с улицы, разобраться было совсем нелегко. Здесь, в глубине магазинчика, все эти звуки слабели, и человек, погруженный в свои мысли, мог просто не обратить на них
Но вечно тратить время на объяснения и утешения он не мог. Времени и так уже осталось слишком мало. Кроме того, не было заметно, чтобы старушка пыталась как-то выказывать обиду или досаду. На ее лице было написано только покорное согласие со своими недостатками, действительными или вымышленными. До чего же мы с ней похожи! — неторопливо приводя свои мысли в порядок, подумал Майкл. В мире нет ни особых, ни выдающихся людей, есть просто люди думающие и нет. Он много думал и теперь понимает миссис Леммон гораздо лучше, и если впредь станет относиться к ней так же, как и к себе, и ожидать от нее того же, что и от себя, то вполне вероятно, что они поладят очень даже хорошо.
— Я в толк не могу взять, к чему там весь этот шум, — вопросительно подала голос старушка.
— Думаю, что пришельцы устраивают на улицах кордоны для проверки документов, — ответил он рассудительно, перебрав в голове различные возможные ответы и придав голосу спокойный и вдумчивый тон. — Так всегда делается — сначала устанавливается контроль за передвижением по улицам. Потом, после того как все кварталы оцепляются и изолируются друг от друга и беглец уже не может ускользнуть незамеченным, начинается планомерная облава и обыски.
Таковы были его теории. Он мог говорить об этом вполне безразлично. В этом был особый эффект — спокойная задумчивость, абстрактные теоретизирования на темы принципов работы военной полиции, более чем туманные для хозяйки чайного магазинчика — и снова это оказался безошибочный ход. Майкл Вайерман делал то, что тысячи героев романов миссис Леммон делали до него. Имея представление о существовании кордонов не большее, чем его пожилая слушательница, он говорил с полной уверенностью в собственной правоте не хуже опытного актера, читающего текст с листа сценария.
Он был настоящим и живым — живым и находящимся прямо тут, рядом, и миссис Леммон участвовала в представлении со всем жаром откровенного, лично выстраданного.
Майкл быстро скользнул взглядом по лицу старушки и увидел ее широко раскрытые глаза, загипнотизированные своим героем и полностью забывшие о его сомнительном виде и странной задумчивости.
Это было лишь очередным откровением в цепи прочих, и, сообразив это, Майкл решил, что если он будет так же продолжать удивляться и впредь каждому из них, то проведет только за этим занятием весь день. Он был доволен — даже весел — от того, что явился объектом такого безоговорочного преклонения. Но обдумывать детали и копаться в причинах он уже устал. От усталости он валился с ног, все его тело болело, он попросту был испуган. И теперь к прочим его опасениям прибавились так же связанные с обязанностью не разочаровать ожидания его нежданной спутницы.
Сейчас самым важным было унести отсюда ноги, пока закинутый пришельцами трал не стянул его горло слишком туго. И если он не заберет миссис Леммон с собой, то ей наверняка не поздоровиться.
Все снова стало предельно ясно и очевидно. Он должен покинуть Филадельфию как можно
Если бы Майкл завел с ней такой разговор, то вскоре узнал бы, что она уже давно вдовствует и живет сейчас на доход от страховки покойного мужа и денег с магазинчика, и что в связи с преклонным возрастом было решено что классификацию ей проходить бессмысленно, и что вот уже несколько лет ее преследует кошмар о том, что она не успеет умереть прежде, чем перестройка Филадельфии докатится до ее дома и магазинчика, которым она владела вот уже тридцать лет. В своих кошмарах она видела себя в незнакомом месте — она силилась наладить там привычный быт, но ничего не могла узнать вокруг, называла свое жилище домом, но ничего похожего на дом в привычном понимании нигде не видела, пыталась устроить себе на причитающиеся деньги обычные развлечения семидесятилетних — бинго, картишки, поездки во Флориду — в общем, тщетно старалась наладить привычную рутину. Она хотела начать все заново, сделать все как было когда-то, начать не с начала, а как в начале — чтобы жить самой, а не ожидать жизненных перемен от других — чтобы делать что-то самой, не позволяя манипулировать собой другим — конечно, в пределах возможного.
Миссис Леммон сказала Майклу Вайерману:
— Именно из-за таких людей, как вы, я и начала читать эти книги. Книги про таких людей как вы. — Но в тот момент он был слишком занят своими мыслями, чтобы суметь увидеть смысл за этим робким признанием.
Вежливо выслушивать комплименты у него сейчас не было возможности — поджимало время. Роскоши позволить себе ждать, когда другие принесут ему свободу или смерть или когда слова миссис Леммон заронят в его душу сомнения, он больше не мог.
3
— Как вы собираетесь бежать? — несмело поинтересовалась у него миссис Леммон.
— Я не…
«Я не знаю» — хотел сказать он, но эти слова могли поколебать ее веру в него и ни он, ни она не могли себе этого позволить.
«Это ли моя единственная причина?» — подумал он раздраженно. «А если ответ будет отрицательным, то не означает ли это, что я никудышный лидер?»
«Франц Хамиль», — с улыбкой сказал он себе, — «вот когда пригодился опыт общения с тобой».
Пора было серьезно обо всем подумать — что-то можно было оставить на потом, но забывать ни о чем не следовало — подумать необходимо обо всем и все тщательно взвесить и если нужно, сделать надолго частью себя — о том, что в начале было массой сомнений, но соотносительно с чем любое произнесенное слово и действие будут мерой смысла и полезности.
— Я не думаю, что это так уж сложно, — вот что сказал он ей.
Но как именно он собирался вывести их из города и каким образом мог он сформулировать план, так чтобы внешне не было видно его усилий, словно бы тот мгновенно вспыхнул в его голове сам собой, как, потом это представляли ей и другим дюжины и дюжины его биографов? — вот в чем была загвоздка.