Антология осетинской прозы

Хетагуров Коста Леванович

Он закурил четвертую сигарету, и спичка чиркнула в тишине, будто взрыв раздался. Ацамаз не плачет, понял Джери, и снова, в который уже раз, удивился способности Шандра понимать суть всего живого. И вспомнилось ему, как хмурился тот в первые дни своего пребывания здесь, сам не понимая, что же ему не нравится в этом поселке.

— Здесь нет деревьев, — наконец догадался он. — Почему здесь нет деревьев? — стал спрашивать он.

— Слишком высоко, — отвечали ему.

— Ну и что?

— Посмотри на горы, — говорили

ему. — Посмотри.

Он посмотрел, и горы действительно были голые — нигде ни деревца, ни кустика — только прошлогодняя трава на каменистых склонах и желто-зеленые островки лишайника.

— Здесь не растут деревья, — объясняли ему. — Сам видишь.

— А вы пробовали сажать? — спрашивал он.

— Нет смысла, — разводили руками люди. — Они все равно не примутся.

Шандр недоверчиво покачал головой и весной, как только сошел снег, привез в поселок саженцы и землю с тех мест, где они росли раньше. Он весь поселок поднял на ноги, и все помогали ему сажать деревья, даже те, кто не верил в эту затею.

— Не стряхивайте землю с корней! — покрикивал Шандр на помощников. — Это их родная земля!

Нет, люди не стряхивали землю с корней. Они обращались с саженцами бережнее, чем с собственными детьми. Даже те, кто не верил Шандру.

Как же я скажу ему, терзался Джери, как? Он услыхал его шаги в коридоре и погасил сигарету, притворился спящим, чтобы оттянуть разговор хоть на час еще, хоть на минуту.

— Джери, — позвал Шандр. — Джери.

Тот не отвечал.

Что-то мучает его, думал Шандр, раздеваясь. Что? Почему он не говорит? Я бы помог ему. Всегда можно чем-то помочь человеку, что-то придумать. О-хо-хо, вздохнул он, гася настольную лампу. Жалобно скрипнула кровать под его тяжелым телом, и, уже в полусне, представилась Шандру Виола смеющаяся, резвая, — такая, какой он всегда помнил ее.

Зимой, и весной еще, они встречались каждую неделю. Каждый свой выходной Шандр и Джери проводили в городе. Виола и Замира — три с половиной часа на автобусе туда и три с половиной обратно — пустяк на радость свидания.

Но вот уже больше месяца прошло с тех пор, как Джери придумал что-то такое, и все выходные дни проводил теперь с главным механиком рудника. Они чертили эскизы, рассчитывали, и Шандр не вмешивался в их дела, потому что ему нравилось видеть Джери самостоятельным и уважаемым человеком.

Шандр терпеливо ждал. Ему и в голову не приходило отправиться в город без Джери и не огорчало даже то, что от Виолы давно уже не было писем. Она сдавала выпускные экзамены, ей некогда было отвлекаться, и Шандр не обижался на нее. Тем более что Джери закончил наконец свои расчеты, оформил рацпредложение, и завтра они должны были снова ехать в город.

— Шандр, — позвал Джери. — Шандр.

— Угу, — сонно пробормотал Шандр.

Сейчас я скажу ему, решился Джери, сейчас. Он не знал, как начать, и начал потому издалека.

—

Шандр, — сказал он, — мне нравится эта работа. Давай останемся здесь навсегда.

— Угу, — пробормотал Шандр и, засыпая, успел подумать еще о том, что он не прочь пожить здесь некоторое время, потому что деревья, которые он посадил, принялись, и надо будет ухаживать за ними и следить, чтобы их не объели козы и не обломали мальчишки.

— Шандр, — звал Джери. — Шандр! — звал он в отчаянии, но тот лишь посапывал в ответ.

Утром они зашли в столовую поесть перед дорогой и, когда съели по стакану сметаны и по бифштексу и принялись за компот, Джери сказал, отводя взгляд в сторону:

— Мне надо зайти к главному механику.

— Нет, — покачал головой Шандр. — Ты обещал мне. Сегодня мы едем в город.

— Я на минутку, — стоял на своем Джери.

— Вы же закончили работу, — сказал Шандр.

— Я там еще кое-что придумал, — смутился Джери. — Мелочь одну, — и, не глядя на Шандра, он встал и попятился к выходу.

— Эй! — вслед ему Крикнул Шандр. — Я буду ждать тебя на автобусной станции! Буду ждать, пока ты не придешь!

Он сидел под узорчатым навесом автобусной станции и от нечего делать строгал палочку. Он мог бы обтесывать бревно, потому что автобусы уходили и приходили, а Джери все не появлялся. Когда палочка стала тоньше спички, а на полу выросла горка лентообразных стружек, Шандр начал злиться. «Я его проучу, — ворчал он про себя. — я его…» И он стал думать, как это сделать, и улыбнулся, придумав.

Ему вспомнилась лестница в городском парке, широкая каменная лестница. Когда они будут спускаться по ней, гуляя, — Виола, Замира, Джери и он — Шандр уговорит Виолу прыгнуть с этой лестницы ему на руки. И она прыгнет, и он поймает ее, а Замира, увидев, как это ловко у них получилось, тоже захочет прыгнуть. Но весит она в полтора раза больше Виолы, а Джери никогда не отличался особой силой — вот тут-то Шандр и посмеется, глядя, как тот будет выкручиваться из положения.

Шандр сидел под навесом и улыбался, представляя себе эту картину, и лестница росла в его воображении, и он забыл о Джери, а лестница становилась все выше и выше, голубая лестница, уходящая в голубое небо, и Виола, стоящая на верхней ступени ее. Вот она прыгает и долго летит, и Шандр ловит ее и держит на руках и, не опуская на землю, говорит:

— Через три недели, Виола, через три недели свадьба…

— Через три недели, — отвечает она, а все, что будет потом, он знает, он долго думал об этом. Будет восемь сыновей у них, девять, двенадцать, будет светлый дом, полный дом детей, и все они будут орать, как этот бездельник Ацамаз, и все вырастут здоровыми, сильными и красивыми. Красивыми, как мать их, Виола.

Пронзительный рев клаксона вернул Шандра к действительности. Со станции отправлялся последний автобус.