Антология осетинской прозы
Шрифт:
— Не допусти, боже, не допусти, боже, — проговорил Дахци. Расстроился он, не пошел дальше и вернулся домой.
Дома Дахци застал только жену. Мисост и Сона ушли в сельский клуб. На людях Дахци был молчалив, но дома мог показать язвительность своего языка. Бабуз сразу поняла, что муж ее опять чем-то разгневан.
— Все погубили эти проклятые, — сурово сказал Дахци.
Бабуз повернулась к нему.
— Кто тебе опять жизни не дает?
— Кто, говоришь? Друзья твоих детей, кто еще!
— Оставь, пожалуйста! Опять тебе кто-то наговорил на детей.
— Ну, скажи-ка
Долго ворчал и ругался Дахци, пока не уснул в своей клетушке, так и не дождавшись возвращения Мисоста и Соны.
С этого дня Дахци повел борьбу против Мисоста и Соны. Но в этой борьбе, то открытой, то скрытой, ему приходилось порою туго, и тогда он всю злость изливал на жену.
Однажды к Дахци явился сам Ильяс. Заглянув через низкий плетень, он постучал палкой об него и крикнул:
— Дахци, ты дома или нет?
Дахци вышел. После взаимных приветствий Ильяс, как всегда, накинулся на большевиков. Опять долго говорил, предсказывал им гибель.
— Ты скажи своему сыну Мисосту, пусть он их вовремя оставит. За это я, в случае чего, возьму его под свою защиту. Клянусь матерью, раз он сын моего друга, я ему помогу!
И добавил, делая вид, что уже уходит:
— А дочь твоя Сона… Не пойми превратно моих слов, мы оба с тобою кобанцы… [18] Но нынешняя молодежь озорная, балованная. Ты присмотри за дочерью, долго ли до позора.
Дахци как будто обухом кто ударил.
— Свиньи и собаки — нынешняя молодежь, — проговорил он и пошел к себе в дом.
Бабуз возилась около печки. У Дахци сердце разрывалось от злобы, но он все-таки ничего не сказал и снова вышел во двор, заглянул в конюшню. Лошадь его, Кучка, повернулась к нему, взглянула добрыми, понимающими глазами и потихоньку заржала.
18
То есть из аула Кобан.
— Язву тебе в живот, ослица! — обругал ее Дахци и вышел на улицу.
А немного погодя жена Ильяса сидела с женой Дахци и рассказывала ей, как распустились нынешние девушки. Они с гордостью шляются по сборищам, где порядочная женщина, если она попадет туда, жизни себя лишит. Пропали женская честь и совесть.
— Прости меня, мое сердце Бабуз, но береги свою дочь Сону. Кое-что и о ней уже поговаривают.
— А что такое про нее могут говорить? — раздраженно и громко спросила Бабуз. — Набить бы этим болтунам загривки как следует.
Но в глубине души Бабуз все-таки беспокоилась за свою дочь.
Спустя несколько дней в селе было собрание женщин. Сона тоже пошла на это собрание. Зимний вечер хмурился и превращался в морозную ночь. Очень тревожилась Бабуз: хоть бы скорей пришла Сона; ведь если отец вернется и ее еще не будет дома, он станет ее ругать. Мисост окончил вечерние работы по хозяйству, сидел дома и при скудном свете коптилки по складам читал осетинскую газету. Дахци пришел, когда уже совсем стемнело. Он окинул злым
19
Хадзар — дом.
— А где же Сона?
Бабуз по голосу мужа догадалась, что он очень раздражен. Мисост приподнял голову и повернулся к отцу.
— Из города приехала работница женотдела и организовала собрание женщин нашего села. Сона пошла туда, — сказал он отцу.
Мисост еще не успел договорить, как отец поднял жестокую ругань.
Мисост оставил чтение и встал с места. От гнева кровь прилила к его лицу, он хотел возразить отцу, но Бабуз опередила его:
— Оставь ты, бога ради. И что только не сыплется с твоего языка!
Дахци подошел к жене:
— Ослица ты, и дети в тебя!
И он уже развернулся, намереваясь ударить ее кулаком, но Мисост подскочил и поймал его руку.
— Ты что, отец, с ума сошел, что ли?
Дахци сразу смолк, присмирел, все тело его будто ослабло, он молча сел на скамейку. Все в доме молчали. Потом Дахци встал и, сгорбившись, ушел к себе в комнатку. «Погибла… погибла честь предков».
Бабуз пошла за ним.
Уложив мужа, Бабуз возвратилась. К этому времени пришла с собрания и Сона. Втроем сидели они в хадзаре, и Бабуз убеждала детей не гневать отца и растолковала дочери, что ходить девушке допоздна нехорошо.
— Нана, а ты знаешь, какие нынче времена? — спросила Сона.
— Какие бы ни были времена, а всему свое время.
— Нана, — сказал Мисост. — От Соны, я вижу, тебе только беспокойство. Договорюсь-ка я лучше с партийной и комсомольской организациями, и пошлем ее на рабфак. Теперь ученье бесплатное, за счет государства.
— Да хотя бы ты что сделал, ведь сестра она тебе!
Мисост попросил комсомольскую организацию послать сестру на учебу. Сона до этого окончила три класса сельской школы. Ее направили на рабфак. Теперь нужно было приготовиться к отъезду. С помощью комсомольской организации Мисост купил сестре ботинки в кооперативе. Бабуз достала из сундука коричневый платок, который хранила вот уже десять лет, и продала несколько кур. Бабуз рассказала мужу о том, что Сона едет учиться, но от него, кроме ругани, ничего не услышала.
И вот Сона на подводе сельсовета двинулась в город. Мать провожала ее, утирая слезы, и причитала:
— Когда еще увидимся, доченька моя?
— Не плачь, нана, — утешала ее дочь, — ведь не в царство мертвых я отправляюсь, я еду учиться в Дзауджикау.
Солнце стало выше подниматься над горами. Задумчиво озирая мир, оно с каждым днем все сильнее обогревало землю. Дни стали длиннее, но зима все еще не хотела сдвинуться с места. В один из таких дней, на грани весны и зимы, Мисост сообщил отцу, что вечером состоится большое собрание в здании школы: из Дзауджикау приехал человек и будет рассказывать о колхозе. Дахци редко ходил на собрания, но на этот раз решил пойти.