Антология реалистической феноменологии
Шрифт:
Таков, например, тип «собака», если отмежеваться от отдельных видов собак – овчарок, шпицев, бульдогов, а они, в свою очередь, – в отношении соответствующих подвидов.
3. Такое исполненное смыслом единство не носит необходимого характера. Несмотря на свою осмысленность и несмотря на заключенную в нем «объективность», несмотря на свою внутреннюю непротиворечивость, оно все же несет на себе печать случайного. Это особое «творение», «изобретение», – даже если и сверхчеловеческое.
4. Поэтому и все, что мы устанавливаем в отношении этого так-бытия, имеет познавательный интерес лишь постольку, поскольку мы можем допустить, что речь идет о констатации реального.
Если бы выяснилось, что удельный вес золота был установлен в сновидении, эта констатация не имела бы больше никакого значения. Или если бы оказалось, что психологическое своеобразие некоторого пресмыкающегося –
5. Эта связь так-бытия с констатацией реальности имеет отношение не только к остатку случайности, который присущ этим единствам, но и к чрезвычайно значимому факту, заключающемуся в том, что это так-бытие не очевидно для нашего духа в созерцании. Мы можем приближаться к этому так-бытию только «снаружи», окольными путями, через наблюдение отдельных признаков и закономерностей. Конститутивное так-бытие этих предметов не предстает как таковое нашему умственному взору в своем качественном своеобразии так, чтобы мы могли черпать из него отдельные признаки и закономерности. Тип, отмеченный своеобразием явления, служит при этом лишь предварительным исходным пунктом для идентичности «вида», исследующегося на основании все новых констатаций реальности. Но идентичность вида того, что подлежит исследованию, определяется, в конечном счете, более глубинными отдельными признаками. При этом значимы две вещи: 1. «Сокрытость» конститутивного так-бытия, к которому мы можем приближаться только «извне». Лишь отдельные признаки – ведь тип явления сам всего лишь признак, и по большей части признак периферийный – доступны нашему познанию; исходя из этого, мы ищем ощупью конститутивное так-бытие типа, и никогда не соприкасаемся с этим так-бытием в непосредственном созерцании. Эти признаки никогда не познаются как коренящиеся в умственно непосредственно доступном нам конститутивном так-бытии. 2. Тот факт, что все исследование в целом – будь то исследование дескриптивного или причинно-генетического характера – всегда остается связанным с реальной констатацией, и любая попытка заключить в скобки реальность исследуемого тотчас преграждала бы доступ к его конститутивному так-бытию.
6. Этот факт не утрачивает достоверности оттого, что в случае с многими предметами такого рода – если мы наделяем самостоятельностью их вид явления – мы можем достичь «эстетической» сущности, которая сохраняет смысл независимо от свойств конститутивного так-бытия.
Пример: мы говорим, например, о «львиности» и имеем тем самым в виду могущественную, необузданную и жуткую величественность. Это определенное качество сохраняет смысл и в случае, если есть звери, которые по своему конститутивному бытию относятся к роду «лев» и не обнаруживают этой «львиности». Или мы говорим о «рыбности» и тем самым имеем в виду такие качества, как холодность, немоту, внешнюю блистательность. Или же мы говорим о «златоподобии» и при этом имеем в виду красоту, лучащуюся ясность, великолепие, таинственное благородство, доброкачественность – то, что отличает этот металл. Правда, эти эстетические сущности имеют смысл, не зависящий от того, действительно ли существует предмет такого рода или нет. Они представляют собой исполненное смыслом так-бытие, которое сохраняет свой интерес, даже если такое качество лишь снится или представляется в галлюцинации.
Эти эстетические сущности – в отличие от конститутивного так-бытия – не «скрыты», они постижимы в созерцании, и представляют еще более насыщенный и пронизанный смыслом тип единства, чем конститутивное так-бытие соответствующих предметов.
«Львиность», 1) явна и не скрыта, как конститутивное так-бытие льва и, 2) как единство, она имеет еще большую осмысленность, еще менее «случайна». И поэтому гораздо более однозначно можно ответить на вопрос, что имеет этот львиный характер, а что нет, чем на вопрос, что же входит в рамки соответствующего конститутивного так-бытия, а что нет, или, иными словами, в случае «львиности» сущностные для этого типа моменты отличаются от не сущностных совершенно иначе, нежели в случае конститутивного так-бытия льва.
Однако эта эстетическая сущность имеет в то же время столь малое значение для конститутивного так-бытия, что познание ее своеобразия не приводит ни к каким решительным последствиям для конститутивного так-бытия. Как только мы начинаем интересоваться эстетической сущностью вещей, наш познавательный интерес полностью сдвигается, мы имеем дело с совершенно иным предметом познания. Было бы роковым заблуждением полагать, что, погружаясь в качество
Эти эстетические «сущности», играющие большую роль в искусстве, имеют и символическое значение. В них открываются значимые аналогии различных сфер бытия, и они осмысленно отражают полноту сущего. Поэтому не лишено смысла подвергать их систематическому познанию. Но между дескриптивным постижением этих эстетических «типов» и «сущностным анализом», который ведет к априорным положениям дел, лежит целый мир. Ибо и эти эстетические «сущности» нельзя охарактеризовать как необходимые единства. Они также имеют случайную природу, хотя и «открыты» нашему духу и обладают более ясной смысловой устойчивостью, чем вышеописанные конститутивные единства так-бытия. Они также, подобно единству произведения искусства, имеют характер «изобретенного», даже если это и сверхчеловеческое изобретение. Поэтому погружение в них ведет только к дескриптивной, понимающей характеристике, но никогда не ведет к проникновению в сущностно необходимые положения дел.
III. Зато совершенно новый тип единства имеет место в случае так-бытия таких предметов, как пространство, время, личность, воление, любовь, красный цвет и др. Здесь мы имеем уровень принципиально более высокой осмысленности, уровень необходимого единства. Такое единство ясно отличается от единства, бедного смыслом, а также от единства, исполненного смыслом, но случайного, и может быть точнее схвачено в ряде признаков.
1. Здесь дана высшая точка внутренней устойчивости, полярная противоположность удерживаемого «снаружи» единства.
2. Единство так-бытия здесь не скрыто, а доступно созерцанию. А именно, не только как так-бытие «явления», а как конститутивное так-бытие самих этих предметов.
Пример: единство, данное нам при взгляде на так-бытие красного цвета, есть не просто своеобразие внешнего вида или только лишь эстетическая «сущность», а так-бытие, конститутивное для качества «красный цвет». Снятие двоякости явления и конститутивного так-бытия происходит не потому, что речь здесь идет о голом качестве, но потому, что красный цвет обладает необходимым единством. То же самое имеет место, если мы обращаемся, например, к так-бытию духовной личности. Что мы имеем перед собой, когда постигаем, что духовная личность не имеет пространственно протяженного бытия или что только она может быть носителем нравственных ценностей, – так это конститутивное так-бытие самой личности, непосредственно доступное нам в созерцании как необходимое единство. Точно так же в случае с временем, когда мы понимаем, что оно не может идти в обратном направлении, мы соприкасаемся духовным взором с действительным конститутивным так-бытием времени.
В этих случаях было бы совершенно бессмысленным проводить обязательное для вышеописанных типов размежевание явления и конститутивного так-бытия предмета. Здесь само конститутивное так-бытие предмета открыто обращено к нашему духу и доступно нашему непосредственному познанию.
3. В таком единстве дано подлинно родовое, а именно – определенный уровень всеобщности, например, так-бытия красного цвета по отношению к любым оттенкам красного, или так-бытия треугольника по отношению ко всем типам треугольников, или так-бытия живого существа по отношению к животному или растению, – этот уровень всеобщности не только свободен от всего произвольного, как подлинный род, но и однозначно очерчен в объеме, чего нет в случае исполненных смыслом, не необходимых единств. Если мы думаем о конститутивном так-бытии «льва», то черта, отграничивающая этот вид от других видов, не так однозначна, как в случае так-бытия треугольника или красного цвета. Прежде всего, здесь при взгляде на единственный конкретный пример подлинное родовое так-бытие предстает нашему духу целиком от себя, мы словно бы «считываем» его с объекта. А вот в случае просто преисполненных смыслом, но не необходимых единств так-бытия мы приходим к родовому только путем абстракции, только посредством наблюдения многих частных случаев достигаем всеобщего конститутивного так-бытия этого типа, в случае необходимых единств родовое полностью проявляется в объекте без нашего содействия. Иными словами: именно здесь всеобщее наглядно дано нам в единичном, что выражается уже в том, что не требуется рассмотрения многих частных случаев для того, чтобы приблизиться к роду.