Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин
Шрифт:
— Как фамилия бригадира?
— Кондрашкин.
Нахожу бригадира:
— Здравствуйте. Разрешите представиться — писатель Кондрашкин. Может, слышали… Очень нужно на ваш поезд. Выручайте.
— Как вы сказали фамилия ваша?
— Кондрашкин. А что?
— Я — тоже Кондрашкин.
— Ну, нет! Так не бывает.
— Бывает, бывает. Пройдите к восьмому вагону, я сейчас освобожусь.
Всю дорогу он выяснял, откуда я родом, не знаю ли дядю Федю Кодрашкина, не было ли у нас в роду рыжих, не служил ли я сам в Германии. Я уже испугался — не должен ли я
В следующий раз прибегаю на вокзал к тому самому поезду. Пять минут до отхода, билетов нет. Я к проводнице: «Как фамилия бригадира?» Она отвечает: «Махмуд-оглы Кербабаев».
— Ну, все, — думаю, — бог шельму метит.
Уже зеленый свет дали, состав дрогнул. И тут!., проводница из тамбура смотрит на меня, говорит:
— А вы не писатель Кондрашкин?
— Кондрашкин! Кондрашкин!
— Садитесь.
После операции всех привозят в реанимацию. Меня предупредили. Медленно после общего наркоза возвращается сознание.
Где-то лежу. Рядом каталка, на ней неподвижное тело. Где я?.. Или в реанимации, или в морге. Почему тело, что рядом, неподвижно и какого-то неживого цвета?
Морг или реанимация?.. Всё в легком тумане… вокруг много белого: покрывала, занавески. Легкий ветерок, легкая откуда-то музыка. Райская?
Морг или реанимация?.. Или рай?.. За что-то надо зацепиться сознанием… Часы! На стене висят часы. Без пятнадцати одиннадцать. Надо запомнить. Без пятнадцати одиннадцать, без пятнадцати одиннадцать… без пятнадцати… без… Засыпаю…
Шум. Из тумана вывозят еще одну каталку с еще одним телом, неподвижным. Грубый голос: «Поставь рядом с этими». Про живых так не говорят!!! Где часы?! Вот они. Без пятнадцати одиннадцать. Все — для меня время остановилось… К горлу подкатывается что-то вроде запоздалого страха. И тут слышу ангельский женский голос:
— Не обращайте внимания, часы у нас стоят.
Жив! Стало быть, жив я. Стало быть, никогда не надо помирать раньше смерти.
Маленькой дочке купили маленького хомячка. Сегодня мне доверили дежурство — нужно вычистить клетку, дать хомячку еды.
Хомячок воспользовался моей неопытностью, выпрыгнул из клетки. Я обыскался его, обшарил все закоулки, поводил палкой под всеми диванами и шкафами — бесполезно.
И тут обнаруживаю, что входная дверь приоткрыта — это я выносил мусор и не прикрыл как следует. Беда. Хомячок, конечно же, улизнул. Иду к мусоропроводу. Какая-то живность юркнула в щель.
Шалишь, брат. Кто-то из моих далеких предков был Великим охотником. Хомячок водворяется в клетку.
Вечером слышу с кухни истошные крики. Кричит дочка, кричит ее мама.
— Кто в клетке?
— Кто?
— Мышь!
Пришлось покупать нового хомячка.
Если кто-то в чем-то великий, как долго в потомках дают себя знать его гены!
Человек
Нынче ближе всех к разгадке подошел один старичок.
Решение нерешаемых задач бывает достаточно простым. Старичок оперся на три бесспорные истины: всё живое любит сладкое, все болезни от микробов и водка в большом количестве — смерть. В точке пересечения этих трех истин находится тайна бессмертия.
Старичок кладет в рот кусок сахара. Углы его и грани округляются, и он проваливается в горло. Микробы, носители всех зараз, кидаются на сладкое. Старичок затаив дыхание ждет, пока не сбегутся все. Затем тянется к двухсотграммовому стакану с водкой и!., опрокидывает его содержимое на головы не ждущих беды микробов.
Для старичка двести граммов — ничего, для микробов — смерть.
Пока — а микробы снова заведутся от соседей, пока — а это они размножатся, старичок успеет накопить денег на новые двести граммов лекарства.
Все, конечно, смеху подобно и ужасно антинаучно. Но вот уже тридцать лет этот темный, необразованный старичок исповедует свою систему, тридцать лет, как он ничем не болеет. И сейчас чувствует себя хорошо… лучше любого микроба.
Детские впечатления очень ярки и живут долго. Отсюда, видимо, наш неистребимый трепет перед учителями, врачами, милиционерами.
К ним относятся и Снегурочки — девушки веселые, добрые, внимательные, готовые прийти на помощь любому мальчику, девочке, зайчику.
Когда я взрослым попал за кулисы новогоднего карнавала и увидел Снегурочек и Снежинок, которые глушили водку и ругались матом, я «по-человечески» несильно удивился, но «по-волшебному» что-то во мне возмутилось. Не пускайте детей за кулисы.
Марьяныч — хороший человек. Рассказывает о начале знакомства с одним своим приятелем.
— Сидим в ресторане. Время к полуночи. А у меня с Серафимовной уговор — если я дома без одной минуты двенадцать, я — человек. Если одна минута первого, я — скот. Поглядываю на часы, хочется вернуться домой человеком. Приятель обижается: «Что ты не хозяин своего времени?» Объясняю ему ситуацию. Он очень уверен в своем обаянии, говорит: «Успокойся. Я все беру на себя». В час ночи стоим перед дверью в мою квартиру. Я звоню, отхожу в сторону. Приятель занимает мое место, поправляет галстук, мягко, интеллигентно улыбается — готов взять на себя все. Дверь распахивается и по этой улыбке! Со всего маха! А рука у Серафимовны тяжелая!.. Потом, правда, еще посидели. Всё хорошо кончилось. И забыли об этом навсегда.