Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 18. Феликс Кривин
Шрифт:
Особая трудность состоит в том, что благосостояние андоррцев неуклонно растет, а тайной полиции лучше, чтоб оно падало. Ведь тайная полиция нужна там, где требуется сохранить тайну пустых магазинов и кошельков, а также раскрыть тайну того, что по этому поводу думает население. Тайная полиция нужна там, где населению, как в известной сказке, приходится варить суп из топора…
Не к этому ли топору звал свою страну выдающийся революционный деятель?
Плач инда
Из конца
В ту далекую пору жили на земле три братских народа: инды, укры и евры. Инды происходили из Индии, но прошли через всю Европу. Укры происходили из Европы, но прошли через всю Индию. И в результате тут и там образовалась индоевропейская культура, к которой древние евры не имели никакого отношения, поскольку не проходили ни через Индию, ни через Европу, а прошли через пустыню Синай, возвращаясь из плена египетского.
Праматерь всех языков и сейчас еще называют санскритом, но, согласно новейшим источникам, это был язык древних укров. Сами укры об этом не знали и очень удивились, узнав, поскольку на языке санскрите не разговаривали. Но плач инда расставил все по своим местам.
На место был поставлен и древний город Иерусалим, который, как оказалось, первоначально назывался Руса-Лель — в честь Леля, бога русов, как любили называть себя укры (теперь уже не любят — не те времена!).
При таком известии в Руса-Леле поднялся переполох. В местной газете «Беседэр» (что-то вроде нашего «Собеседника») была напечатана статья Маркони Галицкого, который нагнал страху на евров, вспомнив галицкие свои времена. Статья немедленно была переведена на санскрит, еврит и укрит, но плач инда не вызвал сочувствия в сердцах этих благородных на-ро-дов.
Однако плач не унимался. Он настаивал на том, что этруски — это никакие не руски, а украински. Это на их территории возник Древний Рим, а за ним Италия со своим Возрождением, Со своим Леонардой, Миколой Анджело и Петраркой (правильнее — Петренкой). И вся эта индтальянская культура является украденной индской (сокращенно — украиндской).
Теперь понятно, кто изобрел колесо, а кто его не изобретал, кто первым приручил коня и вообще положил начало цивилизации. А кто положил начало, должен положить и конец — не случайно автор плача баллотируется в народные депутаты.
Тут уже переполошились и франки, и англы, и те же инды, заявившие, что с автором плача они не имеют ничего общего. А благородные укры смеялись: не зря этот автор придумал Руса-Лель. Не иначе как в эти трудные для всех времена и он затосковал по исторической родине.
Долой потребности
От каждого — по способности, каждому — за труд. А потом, от труда, каждому — по потребностям.
Но у некоторых способности маленькие, а потребности — будь здоров. Способности только учатся головку держать, а потребности уже тянутся за государственной премией. Причем наблюдается такая закономерность: чем
Приспособились жить, минуя способности. Просто получать по труду. От каждого — по труду и каждому — по потребностям.
Но и труд у нас только учится головку держать. Потребности уже разъезжают на «Мерседесах», дети их уже получили американское гражданство, а труд все еще агукает в колыбельке и делает ручкой: дай, дай! Головку не держит, а уже соображает, что такое потребности!
Пусть пока подрастет, наберется сил. Мы ведь привыкли работать, минуя труд, и не по способностям, а исключительно по потребностям.
Так что же делать? А ничего. Способности миновали, труд миновали, даст бог, минуем и потребности.
Правда, их миновать трудней. Очень уж они большие. Говоря словами поэта, их не объехать, не обойти, единственный выход — взорвать.
Вот это было бы хорошо: уничтожить потребности. Стереть их с лица земли, развеять по ветру.
Но это трудно. Считай, невозможно. Труд-то у нас маленький, крохотный, вроде Чеченской Республики, а потребности — огромные, безграничные, как вся необъятная Россия.
Могу молчать
Приглашает меня наше партийное руководство. «Хотим, — говорят, — знать ваше мнение».
Раньше мое мнение знали все, потому что оно было у всех одинаковое. А теперь, когда мнения разные, приходится интересоваться.
Я говорю: вот этот лозунг, «Вся власть Советам!». Что-то я в нем недопонимаю, наверное.
«Как это — недопонимаете? У нас этот лозунг семьдесят лет, а вы все еще недопонимаете?»
Я говорю: если Советам вся власть, то что же тогда партийному руководству? Прежде оно — дзинь-дзинь! — и советская власть — топ-топ — на доклад является. Оно дзинь-дзинь, а она топ-топ. Неужели теперь советская власть будет нажимать на кнопки?
«Демократия, — улыбается партийное руководство. — Демократия нам нужна. Но вот какая нам нужна демократия?»
Когда мне говорят, что нам нужна не та демократия, я понимаю, что никакая демократия нам не нужна. Или я сказал что-то лишнее? Ладно, могу молчать.
«Ну вот, сразу уже и молчать. Чуть что — сразу молчать. Нам же интересно знать ваше мнение!»
Я говорю, что целиком согласен с замечательными словами: «Этим людям хотелось бы уверить себя и других, что застой лучше движения».
Восхищенная пауза.
«Это сказал Михаил Сергеевич?»
«Нет, Виссарион Григорьевич».
«Как вы сказали? Виссарионович?»
Объясняю, что это сказал Белинский.
Облегченная пауза: Белинский нам не указ.
«А что вы вообще думаете о гласности?»
О гласности я думаю много. Во всяком случае, больше, чем говорю. Говорить я стараюсь поменьше. Особенно в таком высоком учреждении.
«Напрасно вы так, — говорит партийное руководство. — Ведь напрасно?»
«Мне кажется, нет».