Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин
Шрифт:
I
Симптомы весны: прилетают грачи, набухают почки. В ногах — легкость, в голове — звон. В носу — оксолиновая мазь. За городом еще лежит снег. В городе уже копают.
— Алло!
— Да!
— Вы меня слышите?
— Да, только что-то шипит.
— Это компрессор.
— Что?
— Компрессор. У нас тут под окном компрессор. Сжатый воздух — ломают асфальт, будут копать.
— Копать? А что?
— Откуда я знаю? Что у нас весной копают всегда? Газ, канализацию.
— А может быть, телефон?
— Телефон?
— Да. Вы посмотрите, они глубоко копают?
— Они еще пока не копают, они ломают асфальт. Отбойные молотки слышите?
— Слышу. А у вас там АТС уже есть?
— АТС есть, но кабель еще не провели.
— Ну вот. Наверное, телефон.
— Я и говорю — вряд ли. Кстати, мне рассказывали. Тут одному поставили телефон. А на АТС там что-то перепутали. И он стал звонить в «скорую», а попал в КГБ.
— Ну?
— Ну что, приехали и увезли.
— Да ладно — анекдот.
— Ага, анекдот.
— Да, интересно… А может, у вас там в самом деле кабель?
— Хорошо бы. Взял кому хочешь — и позвонил.
— Конечно. А не хочешь — можешь не звонить.
— Вот именно. А так — позвонил, и все.
— И попал в КГБ.
— А может это не телефон.
— А что?
— Отопление.
— Ну значит, будете звонить по отоплению…
— Смешно.
— О, у меня в трубке шипеть перестало.
— Это они тут компрессор выключили. Этот парень в будку звонить пошел, мне из окна видно…
— Лишь бы не работать. Интересно, кому он звонит?
— Мало ли. Кому весной можно звонить? Вот вы бы кому звонили весной?
— Я? Тому же, кому зимой. У меня телефона нет.
— Да? Ну вот поставят вам телефон, я на вас посмотрю. Весна — это вам не зима. Это весна…
II
Горячая белая галька шуршит под ногами.
У самой воды — влажная, темная, — блестит. Из-под воды — матово светит, колышется.
А перед глазами прямо — вдаль, вширь, во все стороны, огромное, синее, искрящее! Разлетелось, разнеслось во все стороны — дальше, дальше, далеко, до самого предела, и там вытянулось, окаймилось безупречнейшей горизонталью!
Под ней — синева литая, жарко сверкающая!
А над — тонкое, белесое, голубоватое, встает, поднимается, выгибается синевой во все стороны, плавится, кричит победно, ликует Солнце!
А там, справа, вдали, меж синим морем и синим небом тонкой полоской — город.
А за ним дрожат холмы дымные. А за ними — холмы прозрачные, а там за ними горы — не видны, угадываются нежнейшим силуэтом…
А внизу темной полоской — город…
А от него — сюда, назад, к ногам, подкатывает могучее, нежное, ленивое.
Подкатило — откатило…
И темная галька блестит, шипящей пеной облизанная. И белая галька горит, стучит, шуршит под ногами… И гул этот тихий. И запах.
О, Господи…
III
А просто птица на ветку села, Меня осыпав Тончайшим снегом — И вдруг покинула Грусть меня, И был я счастлив Остаток(Роберт Фрост)
IV
Когда сыну Александру было четыре года,
мы с ним холодным октябрьским днем долго гуляли.
Он замерз, устал.
Пришли домой. Он съел бутерброд, задумался.
Потом сказал:
— А все-таки колбаса намного лучше, чем когда ветер дует!
Более глубокой мысли не знаю.
* * *
Красавец, выпирающий из компьютера на обложке, — это я, увековеченный сыном Александром. Ему было лет семь. А мне — не помню.
Все остальные рисунки — дочери Екатерины. Датируются 2003 годом, когда ей восемь.
Причем текст она не читала.
Я на пальцах что-то изъяснял, она это «что-то» изображала, а я потом решал, куда и как вставлять. То есть, говоря поэтически, дизайн книги — мой.
Но сами картинки — от первой до последней линии — ее.
* * *
Помотан «дизайнеру» верстальщик Сережа, которому особенная благодарность за мастерство и терпение.
* * *
Благодарен каждому,
кто определял движение —
как на всем пути,
так и на отдельных отрезках.
Маме. Папе.
Женам. Детям.
И тем, кого проморгал.
И кого не учел.
И, конечно, друзьям. И особенно подругам.
Последних скрываю инициалами —
для загадки:
В., Н., Л., Ю., Б., Н.
И др.
Еще раз — спасибо всем.
Живите хорошо.
Фотоархив
Бухара. Прадед и прабабушка. Еще не знают, что будет революция. Что из шестерых детей после второй мировой останется трое. Что у Розалии (с гитарой) родятся две дочки, старшая из которых станет моей мамой.
Мамина мама. Не знает еще, что сделается моей любимой бабушкой.