Гуськин! Но в каком виде! Весь строго выдержан в сизых тонах: пиджак, галстук, шляпа, носки, руки. Словом – франт.
– Ах, Гуськин, я, кажется, останусь без квартиры. Я прямо в отчаянии.
– В отчаянии? – переспросил Гуськин. – Ну так вы уже не в отчаянии.
– ?…
– Вы уже не в отчаянии. Гуськин вам найдет помещение. Вы, наверное, думаете себе: Гуськин этт!
– Уверяю вас, никогда не думала, что вы «этт»!
– А Гуськин, Гуськин это… Хотите ковров?
– Чего? – даже испугалась я.
– Ковров! Тут эти мароканцеры навезли всякую дрянь. Прямо великолепные вещи, и страшно дешево. Так дешево, что прямо дешевле порванной репы. Вот, могу сказать точную цену, чтобы вы имели понятие: чудесный ковер самого новейшего старинного качества, размером – длина три аршина десять вершков, ширина два аршина пять… нет, два аршина шесть вершков… И вот за такой ковер вы заплатите… сравнительно очень недорого.
– Спасибо, Гуськин, теперь уже меня не надуют. Знаю, сколько надо заплатить.
– Эх, госпожа Тэффи, как жаль,
что вы тогда раздумали ехать с Гуськиным. Я недавно возил одного певца – так себе, паршивец. Я, собственно говоря, стрелял в Собинова…
– Вы стреляли в Собинова? Почему?
– Ну, как говорится, стрелял, то есть метил, метил в Собинова, ну да не вышло. Так повез я своего паршивца в Николаев. Взял ему залу, билеты продал, публика, все как следует. Так что ж вы думаете! Так этот мерзавец ни одной высокой нотки не взял. Где полагается высокая нота, там он – ну ведь это надо же иметь подобное воображение! – там он вынимает свой сморкательный платок и преспокойно сморкается. Публика заплатила деньги, публика ждет свою ноту, а мерзавец сморкается себе, как каторжник, а потом идет в кассу и требует деньги. Я рассердился, буквально, как какой-нибудь лев. Я действительно страшен в гневе. Я ему говорю: «Извините меня – где же ваши высокие ноты?» Я прямо так и сказал. А он молчит и говорит: «И вы могли воображать, что я стану в Николаеве брать высокие ноты, то что же я буду брать в Одессе? И что я буду брать в Лондоне, и в Париже, и даже в Америке? Или, – говорит, – вы скажете, что Николаев такой же город, как Америка?» Ну что вы ему на это ответите, когда в контракте ноты не оговорены. Я смолчал, но все-таки говорю, что у вас, наверное, высоких нот и вовсе нет. А он говорит: «У меня их очень даже большое множество, но я не желаю плясать под вашу дудку. Сегодня, – говорит, – вы требуете в этой арии «ля», а завтра потребуете в той же арии «си». И все за ту же цену. Ладно и так. Найдите себе мальчика. Город, – говорит, – небольшой, может и без верхних нот обойтись, тем более что кругом революция и братская резня». Ну что вы ему на это скажете?
– Ну, тут уж ничего не придумаешь.
– А почему бы вам теперь не устроить свой вечер? Я бы такую пустил рекламу. На всех столбах, на всех стенах огромными буквами, что-о? Огромными буквами: «Выдающая программа…»
– Надо «ся», Гуськин.
– Кого-о?
– Надо «ся». Выдающаяся.
– Ну пусть будет «ся». Разве я спорю. Чтобы дело разошлось из-за таких пустяков… Можно написать: «Потрясающийся успех».
– Не надо «ся», Гуськин.
– Теперь уже не надо? Ну я так и думал, что не надо. Почему вдруг. Раз всегда все пишут «выдающая»… А тут дамские нервы – и давай «ся»…
Три одесских Онегина
Отрывки
Корней Чуковский
Нынешний Евгений Онегин
VIII
…Героем нашего романаЕвгений будет, но о немМы речь особо поведем,А нынче это слишком рано,Ведь мы про папеньку егоЕще не знаем ничего.
IX
Он был, друзья, по хлебной части,И двухэтажный этот дом,И двух детей от жирной НастиДобыл он собственным трудом.Довольно вытерпели мукиЕго мозолистые руки,Пока добилися того,Чтобы не делать ничего.К распеву киевскому падок,Принял смиренномудрый вид,Ильинский посещал он скитИ, всей душой любя порядок,Евгенья по субботам секСей аккуратный человек…
XII
Его почтенная супругаИ мать героя моегоБыла мягка, была упруга,Кругла – и больше ничего!Любила негу бани жаркой,Дружила с собственной кухаркойИ знать могла наперечет,Не выходя из-под ворот,Число безумных поцелуев,Что в полуночной тишинеВозжег Адуева женеПоручик пламенный Колгуев.И этот важный эпизодВ душе носила целый год…
XXIII
…Но время тает, убегает,Уже
Евгений мой не разКраснеет, если повстречает,О девы трепетные, вас,О гимназистки в синем, красном,Зеленом, – и призывом властнымУж для него теперь звучитУлыбка девичьих ланит.
XXIV
Как земледел над пышной нивой,Склонясь над юною губой,Уже цирюльник говорливыйКосит уверенной рукой.Уже румяная РевеккаНа «молодого человека»Загадочный бросает взгляд —И получает шоколад.Уже… Но, сердцем памятуяСвой вожделенный аттестат,Онегин Геродоту радОтдать всю негу поцелуя,К подстрочнику, а не к устамСклоняясь пылко по ночам.
XXV
Мороз… Темно… Улыбка… ШубкаИ под платочком пара глаз.В калошах ножки, муфта, юбка…Чего еще? – спрошу я вас.«Куда идете?»«Слава Богу,Я и без вас сыщу дорогу».«Нет, я боюсь, чтоб не присталК вам тут какой-нибудь нахал».«Да кроме вас – пристать кому же?»Легко, свежо… Хрустит снежок.На нем уже две пары ногВидны рядком… Под вихрем стужиБлажен, кто был в расцвете летЛобзаньем девичьим согрет!
XXVI
Среди сердечных попеченийУбивши юные года,Блаженства этого Евгений —Увы! – не ведал никогда.И в первом классе он со мноюНе увлекался чехардою,И не пытался во второмИдти в Америку пешком.И в третьем он не бредил спортомИ чрез рекреацьонный зал,Как Уточкин, не пробегал,Стихов он не писал в четвертом,И драму «Бешеный прыжок»Не слал в «Одесский водосток»…1904
Юрий Олеша
Новейшее путешествие Евгения Онегина по Одессе
…Вот я и в городе… Тут кониПо звонким мостовым стучат,И аппетитно у ФанкониДымит горячий шоколад…О, время прежнее… Как былоЗдесь, в этом городе, все милоДля Пушкина и для меня!Тогда мы с ним с начала дняИскали чувственных гармоний —То у Отона, где всегдаБонтоны, гости и еда,То там, где дивная ТальониВложила силу и талантВ неподражаемый пуант……Висит туманом дым табачный,Не умолкает разговор.В углу о сделке неудачнойГрустит над кофе мародер…Тут кто-то в промежутках торга,Захлебываясь от восторгаИ затопив слюною рот,Рассказывает анекдот…А после франтик лопоухий,Влетев с разбега на крыльцо,Состроит страшное лицоИ шепотом разносит слухи,Что будто с Марса на ФонтанУпал немецкий гидроплан……Ах, одесситы все готовыНа новый лад слова менять —Здесь лишь разводятся коровы,Написанные через ять…Не спекулянт, а спекулятор,Не симулянт, а симулятор;Понтить – здесь означает врать,Взамен форсить – фасон ломать;Увы, к последнему примеруНам не добраться – их полно,И ведь не ново: уж давноСебе блестящую карьеруНа этом сделал, мстя за свист,Небезызвестный юморист…1918