Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Кто? — спросил я, как мне хотелось верить, ровным голосом.
— Друганы его поди. Кому он еще-то нужен?
— А как они выглядели, друганы?
— Ну… — Парапетов глубоко задумался, наморщив лоб. — Как? Обыкновенно. Один здоровый такой бугай, а другой маленький. — Он еще поразмыслил немного и добавил: — Маленький и лысый.
— Что значит «лысый»? — насел я на него, — Большая лысина, маленькая?
— Совсем лысый, — уверенно ответил Парапетов. — Как колено.
Новых подробностей я от него добиться не смог. Взглянул с досадой на Петра Сергеевича, который с незамутненным взором отправлял в рот очередную сушку,
— А куда они его забрали?
Он подумал, почесал плохо выбритую щеку и сообщил:
— Я так думаю, на бегунки.
— Почему ты так думаешь? — поразился я.
— А лысый ему говорил: поехали, говорит, на бегунки, продышишься там. Вот я и думаю — туда поехали.
— Они что, в машину его посадили?
— Не, просто взяли под руки и повели. А там, может, и в машину…
Выбравшись наружу из прокисшей насквозь олимпийской пивной, я с наслаждением глотнул свежего воздуха. Итак, какие у нас результаты?
Маленький лысый человек с помощью здорового бугая увез куда-то Байдакова за несколько часов до убийства Черкизова.
Маленького лысого человека уже с двумя здоровыми бугаями я встретил в подъезде убитого Шкута. Насколько бугаи здоровые, моя черепушка узнала через полчаса после этого.
Похоже, сдвинулось. Я мысленно поплевал три раза через левое плечо.
14
— Не помню, — Байдаков сидел, обхватив голову руками, словно снова переживал то понедельнишное похмелье. — Ничего не помню.
Облупленные стены комнаты для свиданий наводили тоску. Ничего, кроме глухой тоски, не было и в Витькиных глазах, когда он глядел мимо меня сквозь пыльное зарешеченное окно. Степанида дала разрешение на встречу неожиданно легко. Наверное, считала Байдакова отработанным материалом, «делом», в котором поставлена точка. Похоже, она была права: передо мной был прогоревший до сердцевины шлак, пустая порода, предназначенная в отвал. За то время, что мы не виделись, Витька смирился со своей судьбой.
— Что значит «не помню»? — спросил я, отбросив увещевательный тон, не скрывая больше раздражения. — Меня не интересует, как ты нажрался до беспамятства, меня интересует, есть ли у тебя такой приятель: маленького роста, абсолютно лысый?
Байдаков повернул ко мне пустое лицо, и вдруг на нем короткой искоркой мелькнула усталая усмешка. Мелькнула и пропала, но я все понял. Я понял, что есть, есть у него такой приятель, а может, и не приятель даже, может, что-нибудь посерьезнее. Но еще я понял, что ни черта мне Витька рассказывать не будет. Потому что по одну сторону облезлого канцелярского стола, заляпанного чернильными пятнами от сотен и тысяч написанных здесь прошений и жалоб, сидит он, Витька Байдаков, Байдак, катала, тотошник, наперсточник и ломщик чеков, у которого своя жизнь, свой мир, где свои законы. А по другую сторону я — бывший дворовый кореш, а ныне обыкновенный, каких много он повидал на своем веку, мент. Мусор. Лягавый. Который, падла, сконструлил какую-то дешевую феню и теперь покупает на нее его, Витьку, фалует Байдака в стукачи. Он и про Генку Шкута зря тогда сказал, не надо было. У него в камере хватало времени подумать, и он додумался: дураков нет за его, байдаковскую, задрипанную фатеру и несчастные тридцать тысяч городить огород, мочить такого человека, как Кеша. Уж куда проще было бы грохнуть самого Байдака,
— Отпустил бы ты меня в камеру, — глухо произнес Байдаков, глядя в пол. Обед скоро.
— Иди, — пожал я плечами. А когда он, ссутулясь, поднялся, спросил между прочим: — Ты слыхал, что Черкизов держал «общак»?
Он дернулся, хотя и промолчал. Но я понял, что да, слыхал.
— Его убили, а кассу взяли, — сказал я, стараясь говорить будничным тоном. — И Шкута убили. К стулу привязали и на голову мешок. И тебя теперь убьют.
— С чего это? — злобно оскалился Витька.
— Шкут что-то знал…
— А я не знаю! — торжествующе перебил меня Байдаков.
— Знаешь, — возразил я. — Раньше не знал, а теперь знаешь. От меня.
— Что я знаю? — заорал он. — Что?
— Ну, например, что от гастронома тебя, тепленького, увез маленький лысый человек. Мне пока не известно, кто это такой, а тебе известно! Тут ведь, понимаешь, убили такого человека, как Кеша, и хапнули «общак». И тот, кто это сделал, даже не так нас боится, как… кое-кого другого. Или ты думаешь, тебя на зоне не достанут?
По лицу Байдакова я видел, что он так не думает. Оно больше не было пустым, на нем отражалась лихорадочная работа мысли: игрок просчитывал шансы и возможные варианты.
— Так, — сказал он и опустился обратно на табуретку. — А ведь если я тебе скажу, кто такой лысый, ты с этой минуты тоже будешь знать.
Я кивнул. Витька помахал указательным пальцем у меня перед носом.
— И значит, тебя тоже могут прихлопнуть!
— Могут, — согласился я.
Чертов замок не хотел отпираться. Я отчаянно крутил здоровенный ключ туда и сюда, но он не проворачивался даже на миллиметр. Перспектива искать где-то ножовку и перепиливать толстенные дужки не вдохновляла.
— Тормозухи надо капнуть, — услышал я за своей спиной знакомый голос, обернулся и увидел Сережку Косоглазова. Вид у Зайца был вполне праздный, он стоял, засунув руки в карманы, с оттопыренной нижней губой, к которой прилипла сигарета.
Меня в эту минуту вывести из себя было нетрудно — тормозная жидкость, как, впрочем, и все остальное, находилась за железными воротами под этим самым замком. Видимо, лицо у меня было нехорошее, потому что Сережка быстренько сплюнул окурок на землю, скрылся куда-то между гаражами и через пару минут вернулся, неся в склянке тормозуху. Ее хватило не только на замок, но и на петли ворот, которые, по моей прикидке, не открывались минимум года полтора. Мы откатили их в сторону, и я с теплым чувством увидел старого друга «Жоржа» так дед именовал свой голубой «жигуленок», самую первую модель семидесятого года.
Я похлопал его ладонью по пыльному крылу и обошел кругом. Баллоны сели, но это еще даже не полбеды. У меня не было малейшего представления, в каком состоянии машина. Если бы под капотом не оказалось двигателя, я бы не слишком удивился. Я открыл дверцу, сел за руль и вставил ключ в зажигание. «Жорж» слабенько тявкнул, потом еще раз, еще — и угас. Заяц, темная фигура которого маячила в проеме ворот, бестактно хохотнул:
— Пора его в Политехнический… Я вылез наружу, в сердцах шибанул дверцей и вызверился на Косоглазова: