Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Вы кого-то подозреваете? — спросил лейтенант.
Александра Эдуардовна только развела руками и снова заплакала. Сказала сквозь слезы:
— Как же мне подозревать родных и близких, очень близких людей? Я не выдержу подобного разочарования...
Последняя фраза все же обнадежила лейтенанта — как ни больно ей, но подозрения, однако, существуют. Тогда начнем по порядку:
— Где были эти вещи, когда вы видели их в последний раз?
— Здесь, в шкафу,— ответила Александра Эдуардовна, не задумываясь.
— Почему же один из гостей утверждает, что заметил раскрытый футляр от браслета на трюмо? Он и сейчас там лежит, этот футляр... Разве вы не видите?
Александра Эдуардовна вздрогнула. Впилась взглядом в подзеркальник.
«Что же, выходит, я сама положила? — тревожно подумала она.— Но когда? Совершенно не помню. Или это все-таки Инна, из мелкой зависти, из мести, из мещанской своей ограниченности? Значит, спрятала, чтобы сделать мне больно! Дурацкого тоста ей оказалось мало... Но это уже дело не милицейское. Пусть лейтенант только найдет, и если это она, я объясню, как в тот закуток что попало...» Неимоверная злоба против дочери поднялась в груди Александры Эдуардовны. Она вообще удивлялась, как из ее Инны могло получиться нечто путное. Когда матери приходилось кому-то говорить о дочери, она всякий раз начинала со слов: «странно», «удивительно».
Удивительно, ничего на мордашку вышла! — Инна не была похожа на мать. Как ни странно, закончила все же вуз, на работу в приличное место попала! Правда, Инна, по представлениям Александры Эдуардовны, никогда не блистала интеллектом.
Чудеса, нашла приличного парня! Виктор оказался даже очень хорошим человеком. Только, по мнению матери, дочь слишком уж была уверена в муже и позволяла себе дома выглядеть как послевоенная домработница.
Но что больше всего раздражало Александру Эдуардовну в дочери, да и в зяте тоже,— это их подспудное, вслух не высказываемое и оттого еще более твердое несогласие с ее взглядом на жизнь. У Инны и Виктора оказалась совершенно иная шкала ценностей. И не было даже стремления повысить ее! Ну ладно, Виктор, он с детства в своей подмосковной семье ничего слаще морковки не ел. Но Инна! Конечно, кровь не вода, отец Инны при всех чинах, постах, регалиях всегда был равнодушен к быту и комфорту, к самой идее благополучия, как понимала ее Александра Эдуардовна, от того они, в общем, и разошлись. И не познала Инна ножниц между желаниями и возможностями, тех самых ножниц, что заставляют быстрее соображать и быстрее крутиться а этой жизни. Оттого она так и взъелась сегодня... Беседы застольные вышли, конечно, не слишком тактичными, но ведь никто никого не хотел обидеть. Хотя, если посмотреть правде в глаза, то действительно нынешние дети по гроб жизни должны быть обязаны своим родителям — во всяком случае, тем из них, что собрались за столом Александры Эдуардовны, за исключением, пожалуй, только Альберта Петровича. Все обязаны — всем джентльменским набором: квартира, машина, дача, престижная служба, иногда — научная степень.
— Я не знаю, чего вы ждете,— очнувшись от своих дум, нервозно проговорила Александра Эдуардовна.— Есть футляр, который брал в руки вор. Почему вы не догадались привести с собой эксперта, чтоб он снял отпечатки пальцев?
— Я и сам в состоянии провести дактилоскопию,— успокоил ее Сиволодский,— хотя футляр брало в руки столько людей и он так мал, что... Не скоро найдешь верный неискаженный отпечаток. Но я сделаю...
Александру Эдуардовну уже не нужно было успокаивать. Она была уверена, что собака сумеет отыскать пропажу, куда бы Инка ее ни сунула.
Кинолог с Джерри так и сидели в холле. Дети поставили перед собакой мисочку с водой, но она только косилась, высунув язык. На детей глядела серьезно и вдумчиво.
Но тут Сиволодского осенила мысль. «Как же так,— подумал он,— футляр валяется, хозяйка видит его, но пропажу обнаруживает...» .
— Александра Эдуардовна, при каких обстоятельствах вы обнаружили пропажу?
— Видите ли... Моя дочь... Очень утомилась и...— Сиволодский не понял, отчего эта уверенная женщина вдруг так растерялась,— Пошла прилечь. Я подумала, жара,
— Сана,— с порога окликнул Александру Эдуардовну адмирал. Сиволодский повернулся на его голос.— При чем тут... Ведь это я просил тебя надеть гарнитур; вот почему ты и полезла в шкаф,— адмирал усмехнулся.
— Это-то само собой,— замахала руками Александра Эдуардовна.— Я же рассказываю... Я не умею по-вашему, ать-два! Я соблюдаю последовательность... Я достала капли для Инны. Вспомнила вот... о просьбе Альберта Петровича. Да, полезла в шкаф...— глаза женщины наполнились слезами, но Александра Эдуардовна на сей раз справилась с собой, проглотила комок.— А там... А там только один футляр, круглый. А вот этого, длинного, нет. В панике я его и на трюмо-то не заметила. Мне сразу дурно самой стало. И я сразу же вызвала милицию.
Адмирал опять усмехнулся — на сей раз зло.
Лейтенант Сиволодский передал продолговатый затейливый футляр кинологу.
Джерри чихнула, без ее нюха можно было определить, что футляр пахнет застарелыми духами. Собака снова потянулась мордой, принюхалась, затанцевала не месте, натягивая поводок и чертя носом по полу, затрусила к двери. Подняла морду и скованно через намордник гавкнула, оглядываясь на хозяина. Кинолог вопросительно посмотрел на лейтенанта.
— Открывай дверь,— сказал Сиволодский.
— Нет!!! — сорвалась с места Александра Эдуардовна,— вы нам подсунули дефективную собаку! В дом только приходили, никто из дома не уходил! Вещь в доме! Пусть понюхает другую коробку. Вы что не знаете, что у золота есть специфический запах?
Кинолог пожал плечами и вернул Джерри в холл.
Александра Эдуардовна принесла овальный футляр, раскрыла его и бесстрашно протянула собаке. Та попятилась. Кинолог бережно принял коробочку, с минуту с интересом разглядывал украшения, дал понюхать ее Джерри. Собака отчего-то заскулила, опять принялась носом вычерчивать узоры по паркету. В эту минуту в комнату вошла девочка. Джерри чуть не прыжком подскочила к ребенку, и только умелое движение кинолога не дало собаке поставить лапы на детские плечи. Джерри уже рвала намордник... Дама с высокой прической вылетела из-за стола, а за ней рванулась дочь Изабеллы Юрьевны, Люба...
— Я же сказала, дефективная собака! — закричала хозяйка дома.
— Подождите, подождите...— бросился наперерез всем Сиволодский.— Подождите, Джерри, фу! Сережа, да убери ты ее!..
Собака повиновалась, но, сидя у ног милиционера, приглушенно рычала.
— Тебя как зовут? — ласково спросил. Сиволодский, присаживаясь на корточки возле девочки.— Ирочка?
Он нашел взглядом ее мать и бабушку — обе бледные, взъерошенные...
— Это не допрос, я не нарушаю законность,— уверил он их (признаться, Сиволодский побаивался всю эту публику, за малейшую ошибку так толкнут со своих высоких вершин, что и положение о молодых специалистах не поможет).— Я только задам два-три вопроса, если позволите... Вы же сами говорили, что в интересах следствия готовы... Это не допрос. Ирочка, ты не видела браслет и бусы в комнате Александры Эдуардовны?
Ирочка посмотрела на Викешу, смущенно улыбнулась и сказала:
— Мне Викеша давал их померить. Вот сюда,— приложила она ручки к кокетке кружевного платьица, куда только что едва не бросила свои лапы собака. По комнате пошел не то вздох облегчения, не то сдержанный ропот.
— А куда же вы их положили? — тем же ласковым тоном спросил лейтенант.
— В коробочку.
— В какую? Где она лежала?
— У зеркала в комнате тети Саши.
— Да,— мужественно подтвердил слова подружки Викеша.