Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

Лазутин Иван Георгиевич

— Деньги?

— Труды всей моей жизни!..

Старик упал на пол. Я выбежал из мастерской и в коридоре столкнулся с двумя декораторами. Узнав, что произошло, один из них бросился к телефону вызывать из театральной поликлиники врача, а с другим я поднял Золотницкого. Мы внесли его в подсобку и опустили на диванчик, подложив под голову подушку.

Я подобрал разбросанные по полу бумаги, деньги, скрипичные головки, связку конских волос для смычка, перевязанную тесемкой пачку писем. Укладывая все это в шкаф, я перебирал папки, квитанционные книжки, расходные тетради. Красного

портфеля не было.

Когда декораторы вышли из мастерской, я осмотрел через лупу дверцу несгораемого шкафа, но не нашел никаких новых повреждений. Я запер шкаф, вынул ключ, положил связку в карман шубы Андрея Яковлевича и дважды сфотографировал дверцу.

Через несколько минут пришел врач. Он выслушал сердце старика, сделал укол и приказал немедленно отвезти его домой: поликлиника театра имеет свою санитарную машину. Пока Андрея Яковлевича укладывали на носилки и несли в машину, я зашел в комендатуру, сообщил дежурной о происшествии и передал ей ключи от мастерской. Она объяснила, что, как только придет комендант, они, как это заведено, опечатают дверь.

… Люба уложила Андрея Яковлевича в постель, позвонила по телефону мужу и побежала в аптеку за лекарствами.

— Посидите возле отца, пока я не вернусь, — попросила она, уходя.

В столовой, возле окна, красовалась убранная, увешанная позолоченными и посеребренными игрушками елка. Из зеленых ветвей проглядывали электрические лампочки семи цветов радуги. Пахло смолой, клеем, яблоками.

Я тихо зашел в комнату мастера. Он лежал с открытыми глазами. Его лицо приняло синеватый оттенок, морщины углубились.

— Причинил я вам хлопоты, уважаемый? — еле слышно проговорил он. — Вещички-то подобрали?

— Все уложил, Андрей Яковлевич. Красного портфеля в сейфе нет. Какой он из себя — большой, маленький?

Золотницкий объяснил, что размером портфель с папку, из красной кожи, с внешним замком посредине.

— А кто знал, где хранится этот портфель? Старик назвал сына, а потом припомнил, что однажды в портфеле отказал замок и его чинил в мастерской при учениках слесарь. Какой-то едкой жидкостью он посадил на кожу пятно…

Золотницкий замолчал и закрыл глаза, я вышел из комнаты. В прихожей вернувшаяся из аптеки Люба спросила:

— Вы мастерскую заперли и сдали ключи?

— Запер. Кроме того, комендант опечатает двери.

— Все-таки какая неожиданная кража!

— Преступления всегда кажутся внезапными…

Я пожал Любе руку, спустился вниз и мимо лифтерши с вечным вязаньем в руках вышел во двор. В освещенном фонарями садике мальчишки, испуская воинственные крики, бросались снежками.

Кто же мог взять красный портфель из запертого несгораемого шкафа, не повредив дверцу, не оставив никакого следа? Только свой человек! В первую очередь я подумал, что это дело рук скрипача. Но тут же усомнился: мог ли это сделать сын, зная, что нанесет сокрушительный, а может быть, смертельный удар своему отцу?

ПОЗДНЕЕ РАСКАЯНИЕ

В магазине игрушек толпились москвичи, раскупая синтетические елочки, кукол, разных зверят. По прилавкам бегали и жужжали заводные автомобили, мотоциклы и паровозики. Я,

не подумав, купил для Вовки — внука Андрея Яковлевича — автомат с пистонами. Только вручив подарок мальчику, я сообразил, какую глупость сделал: он немедленно зарядил автомат, и началась пальба. А в доме больной, старый человек! Достанется мне от Любы. И поделом!

Строго сказав Вовке, что дедушка очень болен и что стрелять можно только в прихожей и на кухне, я направился в комнату скрипичного мастера.

Возле него дежурила медицинская сестра. Я заметил, что он еще больше осунулся, под глазами набухли фиолетовые мешки, на подбородке выступила серая щетина. Приоткрыв глаза, старик увидел меня и попросил сестру оставить нас вдвоем.

— Вот, уважаемый, и первый звонок с того света! — сказал он шепотом. — Разве справедливо? А я только собрался вывести на свет божий еще две-три скрипки, чтобы веками они услаждали своим пением людей.

— Надо во что бы то ни стало найти ваш красный портфель, — начал я. — Для этого мне обязательно нужно знать, что в нем находилось.

— Нижняя дека «Родины» и составленные мною таблички толщинок. По ним я доделываю скрипку в третий раз.

Так вот за какими секретами охотился Михаил Золотницкий! Да и старик хорош: «У меня никаких секретов нет»! А теперь признаётся, что есть, да еще какие!

— Вы считаете, что по хранившимся в портфеле табличкам можно сделать скрипку еще лучшую, чем ваш «Жаворонок»? — спросил я мастера.

— Уверен в этом! — подтвердил он. — Недаром я назвал ее «Родиной». Думал было переделывать с Михайлой. Да в последнее время… — И он осекся.

— А грунтовать и лакировать «Родину» будете прежними составами? Или это тоже секрет?

— Нет, лак и грунт будут другие. А дерево мне досталось такое, какого и на свете не сыщешь! — Он вздохнул с надсадой и добавил: — Да вот придется ли еще поработать?..

Пока я медленно задавал вопросы, а больной еще медленнее отвечал, у меня мелькала одна догадка за другой. Мог ли Михаил Золотницкий, будучи вчера в мастерской, посягнуть на секреты отца? И зачем ему это? Ведь мастер сам раньше думал привлечь сына к работе над «Родиной». Значит, Михаил, если бы он этого захотел, честным путем получил бы доступ к «секретным» таблицам. Мог ли похитить портфель кто-либо из учеников? Конечно! Совсем нетрудно было воспользоваться ключами старика. Тут я вспомнил, что в разговоре по поводу письма в редакцию мастер просил не сообщать в милицию о попытке взлома несгораемого шкафа, не заводить дела. А теперь, после кражи, он, конечно, не будет на этом настаивать.

— Андрей Яковлевич, — сказал я, — может быть, сообщить о краже вашего портфеля в Уголовный розыск?

— Что вы, уважаемый, что вы! — зашептал он и даже попытался замахать на меня руками. — Такое дело… Кого-нибудь попутала нечистая сила! А я человека погублю…

В комнату на цыпочках вошел Михаил Андреевич со скрипкой и смычком в руках. Он остановился перед постелью.

— Отец! — произнес он робко. — Хочешь, сыграю «Жаворонка»?

Старик поднял глаза на сына, вздохнул и медленно опустил веки. Скрипач заиграл знакомую мелодию;