Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Да потому, что Ильин — это муж Лиды, да, но они состояли в фиктивном, а не фактическом браке, была нужна Москва, это же так понятно, — так вот, Ильин просто не мог дать таких показаний. А раз он их дал, значит, дал под давлением. Тебе не надо объяснять, что это было за давление?
— М-да... — сказал Макин, раздумывая, ввязываться в разоблачительную сенсацию сразу или подождать, пока ее контуры станут более очевидными. — Но история запутанная... Слишком мутна для печатного изложения. Давай-ка лучше про доблести и славу. Поезжай в колхоз, совхоз, расскажи о подготовке к зиме. Покажи на этой подготовке сущность преобразований,
— Ага, куры понеслись золотыми яйцами, огурцы зацвели в сентябре, — зло огрызнулся Чесноков — он терпеть не мог писать на сельхозтематику. — Я не оставлю Лиду и память Виктора в беде! Даже если ты уволишь меня за административное неподчинение...
— И ты потащишь меня на профком. Слуга покорный. Да ну тебя, делай, что хочешь... Только осторожно.
— Напиши мне отношение, я хочу якобы для сбора материала к Дню милиции ознакомиться с последними делами, которые расследовал Быков. Уверен, что для него характерно стилевое единообразие. И я докажу... Напиши отношение.
— Сам пиши, я подмахну, — Макин было опустил голову к листам верстки будущего номера, но вдруг снова поднял и спросил: — Скажи, Валя, а зачем тебе все это нужно? Именно тебе зачем?
«Как это раньше мне никогда не приходило в голову? — подумал редактор. — У него просто темперамент пирата какого-то! Или я ощущал это подспудно? И поэтому всегда шел у него на поводу? Чтобы он, упаси бог, не затронул меня? Сколько мне до пенсии? Два года? Ну, два года я его еще выдержу».
О Кирееве и его вдове Макин больше не думал.
VI
В прокуратуре дело Ильина вела следователь Анищенко. Быков знал о ней только, что на этом месте она работает недавно.
— Вот, — сказал Вячеслав Иванович, передавая Анищенко документы, — будем считать, Вера Федоровна, что мы со своей стороны неотложные следственные действия произвели. Подозреваемый целиком признал свою вину. Однако здесь вы увидите определенные разночтения между показаниями подозреваемого и данными судебно-медицинской экспертизы, некоторые алогизмы в показаниях Ильина. От себя добавлю: не кажется мне убедительным сам мотив преступления, как его подает Ильин. И признание оказалось слишком уж скорым. Поэтому ставлю вас в известность: я считаю необходимым продолжить наши оперативно-розыскные действия. Поэтому сегодня ночью вылетаю в Астрахань. Замещать меня на время моего отсутствия будет майор Левченко Валентина Михайловна, рекомендую, а также лейтенант Сиволодский Михаил Игоревич.
Анищенко слушала внимательно, кивала, правда, чуть нахмурилась, когда полковник сказал, что не считает розыск законченным, а доказанность преступления — убедительной, но смолчала. И только после того, как Вячеслав Иванович высказался до конца, сухо произнесла:
— Ну что ж, товарищ Быков, будем работать.
Неопределенных формулировок полковник не любил и ушел из прокуратуры с чувством легкого неудовольствия. Что значит «будем работать»? Каждый день работаем.
Командировка в Астрахань стала для Быкова результатом анализа двух записных книжек — Балакина и Киреева. Они с лейтенантом Сиволодским сверили содержание книжек и нашли две разные записи, которые предположительно можно считать однозначными. Набор цифр и инициалы «Т. К.» — у Балакина и те же цифры, плюс к ним еще три в скобках, заглавная «Т» — в записной
Астраханские коллеги дали ответ на запрос: телефон записан на имя Тофика Калиева, главного технолога одного из заводов объединения Каспрыба.
— А знаете, Вячеслав Иванович, — вдруг задумчиво сказал Сиволодский, глядя на справку астраханского УВД, — когда мы работали с вами на хладокомбинате, я обратил внимание на таблички, которые иногда появлялись на некоторых хладоустановках: «Остановлена на ремонт», «Временно отключена», «Не работает»... И сейчас пришла мне в голову вот какая мысль: Преснецов ведь был главным инженером, заведовал этими самыми аппаратами, он в принципе мог развешать таких табличек, сколько ему надо, а в эти вполне исправные морозильники, хладоустановки заложить все, что хочешь и сколько хочешь.
Быков улыбнулся:
— Свежая мысль, Мишель. Ты хочешь сказать, не хранилась ли таким образом под контролем Преснецова «левая продукция»? И не могла ли она поступать с Каспрыбы? У Киреева о товарище Калиеве не спросишь. У Балакина... Он скажет, что однажды просто отдохнул у Тофика на даче по рекомендации Киреева. — После этого Вячеслав Иванович надолго задумался. Сиволодский даже начал вопросительно поглядывать на него, но тот молчал. Потом Быков подвинул к себе внутренний телефон и позвонил Абашкину в ОБХСС.
— Николай Иванович, вспомни, пожалуйста, тот самый знаменитый хладокомбинат, где работали Балакин и Преснецов, имел дело с объединением Каспрыба? Отлично... Уточни.
Быков положил трубку и вдруг спросил лейтенанта:
— Ты голубенькие такие коробочки с осетриной свежемороженой по четыреста граммов фасованной, четыре рубля стоит, брал когда-нибудь?
— Да... Бывало. А что?
— Так вот, именно эта продукция поступала на хладокомбинат с рыбозавода из Астрахани. Все, беру командировку.
Повидавшись со следователем прокуратуры Анищенко, Вячеслав Иванович поехал домой собираться.
В почтовом ящике что-то белело. Быков удивился — утром он взял газеты.
Вынул конверт. В нем лежал сложенный стандартный листок писчей бумаги. Вырезанными из газеты буквами было наклеено: «Быков, трепещи!» — а внизу тоже, видимо, вырезанный из какой-то памятки по технике безопасности череп с костями.
— Сволочи!.. — безадресно ругнулся Вячеслав Иванович и скомкал бумажку. — А, ерунда, не первый раз угрожают!
VII
Чесноков, выборочно просмотрев дела, которые вел полковник Быков за последнее время, составил список тех лиц, кого счел нужным проинтервьюировать.
Если бы кто-то задумался, почему Чесноков счел целесообразным встретиться именно с этими людьми, первым объяснением было бы: это свидетели, которые могут дать нейтральный отзыв о полковнике. Не обращаться же к тем, кого Быков своими розыскными и оперативными действиями посадил на скамью подсудимых. Или к тем, кого он так или иначе выручил из беды. Свидетель же даст наиболее объективную оценку. Все было бы так, если бы Чесноков, тщательно выбирая для себя интервьюируемых, не искал среди них тех, кто сам едва удержался на грани между лицом, свидетельствующим по делу, и лицом, в деле замешанным. «Они этого Быкова, — думал Чесноков, — по сей день боятся. А значит, и ненавидят».