Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
— Товарищ майор! — говорит, наконец, он. — По поручению нашего коллектива… это самое… мы благодарим милицию за решительные действия и хотим… заверить… — Заранее выученные слова шофер произносит с трудом и вскоре в них вязнет. Тогда он, виновато улыбаясь, протягивает Дубровскому какую-то папку. — В общем, спасибо вам от нас! Не мастак я речи держать, извиняюсь, конечно… Письмо это мы на собрании общем приняли, там все и сказано…
Обеденный перерыв на исходе, рабочие спешат, и майор тепло прощается с ними. Одного Пахомова просит он задержаться.
Паренек
— Эх, и здорово же вы, товарищ начальник, на гитаре играете. Мне бы так!..
— Послушай-ка, Пахомов, — притворно строго глянул на молотобойца Дубровский, — зачем ты мне голову морочил? Ну, откройся хоть теперь, где был в субботу с приятелем своим?
— Эх, и перепугался же я тогда!.. — весело заявил парень. — Да не за себя, за дружка больше.
И Владимир Пахомов поведал майору всю историю. С Левкой он подружился находясь в заключении, где отбывал наказание за мелкую кражу. Сблизило их желание порвать с воровской компанией, в которую оба попали по мальчишеской дурости. Многое поняв, передумав, решили они, когда получат свободу, начать новую жизнь. Но там это казалось сложным, опасным: ведь «урки» — так на блатном жаргоне зовут заматеревших уголовников — мстят за «измену». И поверят ли им, уже судимым, честные люди?
Позже опасения Владимира лопнули, как мыльные пузыри. Он работал, открыто смотрел всем в глаза и даже не вспоминал о прошлом. И вот вернулся Левка. Сколько нужно ему рассказать, сколько посоветовать. И помочь — иначе какой же он друг?
В субботу, после ресторана, расставаться им не хотелось, и Левка пригласил Владимира к себе домой. В квартире уже спали. Они устроились на кухне и незаметно просидели до утра. «У меня три дня отгула, — прихвастнул тогда молотобоец (он понадеялся взять в понедельник больничный лист), — так что порядок. Костюмчик тебе подберем, ну и работку подыщем!..»
С костюмом не повезло — или не подходил размер, или не хватало денег, — и во вторник Владимир понес другу свой. Это и был тот сверток, о котором сообщили соседи. Прощаясь с Левкой, молотобоец сказал: «Ну, завтра за дела примемся. Главное устроиться, а погулять еще успеем!..» И вдруг как гром среди ясного неба: милиция, допрос, кража, улики. Кто поверит, что ночью мирно сидели они на кухне, о будущей жизни беседовали — свидетелей-то нет! «Ни за что не выдавать Левку!» — твердо решил тогда Пахомов.
— Вот потому я и врал, — закончил молотобоец, — боялся, как бы дружок мой того… без причины обратно не отправился.
Дубровский засмеялся, запустил шутливо руку в кудлатые, буйные волосы паренька:
— За чуб тебя драть надо за рыжий, чудака упрямого! Ну и задал же ты нам лишних хлопот, спасибо! — Уже в дверях Семен Тимофеевич сильно пожал руку Владимиру, подмигнул доверительно: — А Левку своего приводи ко мне. Уладим с работой, если ты, конечно, с хорошей стороны его рекомендуешь!..
Дубровский читает благодарственное письмо от рабочих, улыбается. И снова слышится из кабинета заместителя начальника
Рыцари черного рынка
Дороги пересекают землю. Железные и шоссейные, проселочные и грунтовые разбегаются в стороны, где-то встречаются, идут рядом и вновь расходятся. Извилистые и прямые, надежные и неверные, они чем-то напоминают людские судьбы…
Постукивает колесами на рельсовых стыках скорый поезд «Москва — Тбилиси». В пустом коридоре купированного вагона стоит женщина лет тридцати с лишним. Зеленая юбка обтягивает ее широкие крутые бедра, под красной шелковой блузкой угадываются сильные, по-мужски прямые плечи. За окном ни огонька, и в черном зеркале стекла отражается рыжеватая кудель прически и подкрашенная бровь. В коридор доносится стук костяшек домино по многострадальному чемодану, чья-то песенка под гитарный перебор, смех — идет второй день пути, и пассажиры успели перезнакомиться. Яркие, чуть припухлые губы женщины сердито сжаты, косметика не нужна и кричаща на ее большом скуластом лице. Она озабоченно перелистывает записную книжку…
А почти в то же самое время из Горького в Лысково спешит «Победа» с шахматными шашечками по бокам. Полчаса назад ее взял у Московского вокзала седоватый мужчина в черном бобриковом пальто и синей суконной кепке. Теперь он сидит рядом с шофером и, кажется, подремывает, устало прикрыв глаза. На заднем сиденье багаж: чемодан и два каких-то мешка. Всю эту кладь поддерживает на поворотах женщина, закутанная поверх шубы в белый пуховый платок. Со своим спутником она не заговаривает. Шофер, лихо закусив папироску, летит вперед: обещаны, видно, ему щедрые чаевые.
Николай Иванович Губин аккуратно повесил пальто, обмахнул сапоги веничком. Хозяин дома — низенький старичок с козлиным клинышком бородки — суетливо семенил вокруг него, приговаривая:
— Пожалуйте, гости дорогие, пожалуйте…
Губин неодобрительно покосился:
— Не мельтеши. Жена, — обратился он к полной красивой женщине, — поднеси-ка!
Анна лениво повела плечами под белым платком, склонилась над хозяйственной сумкой, звякнула бутылками. На столе как-то незаметно появились стопки, соленые огурчики и грибки. Хозяин для своих лет был достаточно проворен.
Выпили, и Губин сразу свернул разговор:
— Я к тебе по делу, Никифор.
— Знамо, по делу. Да ты не торопись, согрейся сначала, — старичок подобрался: он сидел прямо, словно рюмка водки скинула с его плеч десяток лет. — Товару много?
— Хватит. Покупатель готов?
— Конгурову-сапожнику сейчас кожа нужна.
Губин налил три стопки.
— Махни, папаша, посошок да сходи за ним. Быстро!
Хозяин, довольно покряхтывая, хрустнул огурцом и вытеснился из-за стола.