Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15

Корецкий Данил Аркадьевич

Особых угрызений совести Миклош не испытывал. Он понимал, конечно, что делает далеко не похвальные вещи. Но ведь его заставили — оправдывал он себя. Такова жизнь, ничего не поделаешь! К тому же охранка хорошо платила. Миклош получил возможность пользоваться некоторыми благами бытия, о которых раньше не мог и мечтать.

Начались испанские события. Миклош оказался в Испании с заданием узнать имена бойцов венгерского батальона имени Ракоши. Это было нетрудно. Все в батальоне хорошо знали друг друга. На передовую Миклош, разумеется, не рвался. В качестве бойца

хозяйственного подразделения он постоянно находился в глубоком тылу и добросовестно занимался вопросами обеспечения фронтовиков чистым бельем.

Никто его не беспокоил. Лишь на Эбро, в 1938 году, хозяева напомнили ему о себе. Миклошу пришлось позаботиться о том, чтобы в нужный момент взлетел на воздух склад боеприпасов. Впрочем, это вполне совпало с его собственными желаниями. Он считал республиканцев безумцами, не понимал, почему они так яростно сопротивляются. Раз игра проиграна, то нужно ее поскорей кончать.

Перейдя испано-французскую границу, Миклош вместе с другими бойцами интернациональной бригады был интернирован. Сначала испанские бойцы находились в концлагере на юге Франции, а затем лагерь перевели во Французское Марокко.

И тут в течение ряда месяцев Миклошу пришлось испытать и голод, и жажду, и тяжелый труд под палящим солнцем. Правда, он несколько раз оказывал мелкие услуги пэтеновской администрации лагеря, за что пользовался известными льготами (другие заключенные о них, разумеется, ничего не знали), но все же пребывание в лагере было для него настоящим мучением. Миклош считал, что этим искупил все свои прежние прегрешения. Он дал себе слово после освобождения из лагеря начать новую, честную жизнь. Но получилось по-другому.

В 1943 году узники были освобождены высадившимися в Северной Африке американскими войсками. «Освобождение» заключалось, главным образом, в том, что прежнюю французскую стражу сменили рослые американские МП с автоматами в руках. Когда же заключенные запротестовали, новый комендант лагеря успокаивающе сказал:

— Я вас прекрасно понимаю, ребята. Но прошу, потерпите еще несколько дней. Мы должны выяснить, куда вас направить.

Несколько дней затянулись на месяцы. По-прежнему заключенные, или как их сейчас называли — освобожденные, уходили на работу с самого раннего утра. По-прежнему поздним вечером, уставшие до смерти, возвращались они обратно.

Однажды Миклоша вызвали в администрацию лагеря.

— Подпишите эту бумагу, — без длинных вступлений предложил американский майор.

Миклош прочитал текст и возмутился:

— За кого вы меня принимаете? Я коммунист!

— Но ведь это не мешало вам работать в хортистской полиции, — ехидно заметил майор. А затем приказал:

— Поедете в Париж, а оттуда вернетесь в свою Венгрию. Вам привалило счастье: вы нам нужны.

В Венгрии Миклоша, как старого коммуниста-подпольщика, приняли с распростертыми объятиями. Страна начала залечивать тяжелые раны, нанесенные войной. Преданные, энергичные люди требовались повсюду.

Миклош получил назначение в крупную прогрессивную кинопрокатную фирму «Глобус». Он стал заместителем

директора и с головой окунулся в работу.

Но вскоре его потревожили. Это произошло на одном из приемов, устроенном для представителей местной и заграничной печати министерством иностранных дел. К Миклошу подошел седоволосый высокий мужчина с благообразным лицом.

— Джон Ридер, американский пресс-атташе, — представился он.

Завязался разговор, во время которого американец показал себя неплохим знатоком венгерского киноискусства. Прощаясь, он сказал Миклошу:

— Мне бы очень хотелось, господин Сореньи, продолжить наш интересный разговор. Может быть, вы сможете навестить меня завтра в посольстве?

Миклош попробовал увильнуть, сославшись на занятость.

— Все же я прошу вас зайти, настоятельно прошу, — повторил американец. — Мне нужно передать вам привет от ваших знакомых по Алжиру, — многозначительно добавил он.

От такого любезного приглашения Миклош никак не мог отказаться.

В своем кабинете Ридер сбросил маску. Тоном, не терпящим возражений, он приказал Миклошу начать «настоящую работу». Миклош стал оправдываться. Ведь он кое-что уже сделал, например, саботировал массовый прокат советских кинофильмов. Но Ридер, сжав губы, прошипел:

— Я вам о деле говорю, а вы мне о разной чепухе. На носу война, а вы все еще с кинопленкой воюете… Вот вам задание: выяснить численность и вооружение советских войск, расположенных в…

Он назвал пункт.

— А потом я вас свяжу с кое-какими влиятельными людьми. Будете работать по их указаниям. Понятно?

Задание было не из легких. Потребовалось много времени, чтобы его выполнить. И это было для Миклоша счастьем. Ибо как раз в то время разоблачили империалистических агентов, пробравшихся на ответственные должности. Миклош обливался холодным потом, когда думал о том, что могло с ним произойти, если бы Ридер связал его «с кое-какими влиятельными людьми».

Миклош выполнил еще пару опасных поручений Уоллиса (последний приехал вместо Ридера, которого отозвали из Венгрии), а затем ему было сказано, что его некоторое время оставят в покое. Пусть занимается кинопрокатными делами и укрепляет свое положение в партии.

Прошло несколько месяцев. Миклош стал директором «Глобуса». Дела его шли в гору. Он был способный работник, его уважали и ценили сотрудники и начальство. Миклош хорошо зарабатывал, имел молодую, красивую жену и втайне надеялся, что его хозяева за более важными делами позабудут о нем.

Он глубоко заблуждался…

Утром шестнадцатого числа, едва только Сореньи успел войти в свой директорский кабинет, зазвонил телефон. Сдернув на ходу плащ (на улице шел дождь), он снял трубку.

— Слушаю.

— Товарищ Миклош Сореньи? — спросили по-немецки.

Сореньи насторожился.

— Да, я.

— Это говорит Макс Гупперт. Я приехал из Вены на конгресс сторонников мира. Друзья поручили мне посоветоваться с вами о возможностях проката в американской зоне Австрии короткометражных фильмов о достижениях вашей страны.