Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Но ответ на шифровку нью-йоркского резидента долго задерживался — в это время в Центре происходила замена руководства I (разведывательного) Управления МГБ: его начальник П. Н. Кубаткин [261] сдавал дела новому шефу разведки генерал-лейтенанту Петру Васильевичу Федотову. Только после заступления его на эту должность было впервые рассмотрено предложение Яцкова о переносе во Францию встречи с Луисом и Лесли:
Сов. секретно.
Нью-Йорк, лично т. Алексею.
Заплыв в Париже санкционируем. Дата, условия связи и конкретное место его проведения будут сообщены вам дополнительно. А пока поручите им выяснить: известно ли что-либо в Карфагене и вообще на Монблане [262] о ведущихся в Аттике [263] работах по созданию подобного «горгоне» изделия.
Настоятельно рекомендуем воздерживаться от действий, могущих привести к
261
Бывший начальник Ленинградского НКВД — НКГБ. В июле 1950 года за то, что не раскрыл так называемое «Ленинградское дело», он был расстрелян.
262
США
263
СССР.
264
ФБР.
265
Петр Васильевич Федотов.
В середине июня 1946 года Клаус Фукс навсегда покинул Лос-Аламос. Выехав оттуда, он посетил в Вашингтоне Джеймса Чедвика, составил для него подробный отчет о своей работе, а затем посетил Ганса Бете в Корнельском университете и побывал в Кембридже — у сестры Кристель Хейнеман.
Возвратившись в Англию, он был назначен заведующим отделом теоретической физики Научно-исследовательского атомного центра в Харуэлле. Его назначение по иронии судьбы совпало с принятием в США так называемого «Акта «Макмагона», по которому исключалось какое-либо сотрудничество в ядерной области с другими странами, включая обмен информацией и передачу технологий даже Англии, что шло вразрез с положениями ранее принятого Квебекского соглашения. Это явилось не только моральным ударом по британскому самолюбию, но и главным поводом для принятия решения о разработке в Англии собственной программы создания атомной бомбы, которая должна была стать символом военной мощи и независимости, а также способом поднятия престижа Великобритании. Руководителем этой секретной программы стал знакомый Клаусу Фуксу по Лос-Аламосу известный английский физик Уильям Пенни. В разработке плутониевой бомбы основная роль отводилась Фуксу, потому что не было в Великобритании другого ученого-атомщика, который мог бы знать о ее конструкции больше, чем он.
Главный научный советник британского правительства, впоследствии Нобелевский лауреат, сэр Джон Дуглас Кокрофт так характеризовал его тогда: «…в мире ядерной физики Клаус Фукс занимает ключевое место. Он один из немногих высококвалифицированных физиков страны, не имеющих университетской кафедры, и может стать наиболее вероятным кандидатом на получение профессорского звания в любом из ведущих университетов Великобритании…»
По независящим от советской разведки причинам связь с Клаусом Фуксом была в тот год потеряна. Точно так же она была нарушена и с другим ее агентом — Мэром, который тоже переехал тогда из Канады в Великобританию для разработки проблем создания атомных реакторов. После тщательной, глубокой проверки английскими спецслужбами Мэра и его жены Мэри он был назначен руководителем проекта системы газового охлаждения мощных уран-графитовых реакторов для производства плутония. То есть занял в Англии ведущее положение в реакторостроении для военных и энергетических целей в промышленности и тем самым оказался на очень важном для советской разведки месте, на котором он мог получать и передавать информацию, не вызывая подозрений. Но Мэр почувствовал, что он будет теперь работать в условиях жесткого режима обеспечения секретности, предусматривавшего полную изолированность от внешнего мира. И это побудило его отказаться от личных способов передачи информации. Центр в срочном порядке начал прорабатывать новые варианты связи с Мэром в Англии. Для продолжения сотрудничества с агентом руководством разведки было принято решение — через его жену Мэри, находившуюся в Риме, донести до Мэра сведения о том, что связь с ним планируется осуществлять один раз в полгода на территории Италии, что для поездок туда у него есть хорошее прикрытие — посещение близких родственников жены: в случае проверки этот факт легко подтверждался. Также через Мэри ему предлагалось самому определиться со сроками приезда в Рим, но не позже пасхальных праздников, то есть весны 1947 года, и подготовить к этому времени интересующие разведку материалы, которые он по своему опыту и знанию сочтет наиболее существенными. Это задание Центра для Мэра передал через Мэри резидент МГБ в Италии Мартын. [266] Он дважды встречался с ней в Риме и попросил обратить особое внимание мужа на соблюдение им осторожности при сборе и хранении секретной информации, что лучше всего запоминать ее, а потом при встрече воспроизводить по памяти, что ему необходимо проявлять повышенную бдительность и предусмотрительность при общении со своими коллегами и особенно дома, где его разговоры с Мэри могут прослушиваться британской контрразведкой.
266
Николай Михайлович Горшков — резидент МГБ СССР в Италии (1944–1950) и в Швейцарии (1953).
Поскольку постоянная территория встреч с Мэром (страна, город) не была определена разведкой, Центр продолжал прорабатывать каналы связи с ним: решение этой проблемы шло в основном по двум направлениям — поддерживать контакт через Мэри под прикрытием ее периодических посещений родственников в Италии, как это предусматривалось первоначально, или же создавать пункт посреднической связи в самой Англии, руководимый лондонской резидентурой. Однако по первому варианту возникли опасения: при появлении в Риме он мог попасть в поле зрения английских спецслужб, которые не только сами активно действовали в столице Италии, но и смело подключали к своим делам местную контрразведку. В конце концов кто-то из разведчиков, ранее работавших в римской резидентуре, подсказал, что встречи с агентом лучше всего перенести на север Италии, где оперативная обстановка была более благоприятна, чем в центральной и южной частях страны. Аргументировалось это и другими весьма весомыми доводами:
1. Для проведения встреч с Мэром удобнее использовать расположенный над живописным озером и поблизости от швейцарской границы курортный городок Брунатэ. Упрощенный пограничный режим и близость к границе давно сделали его зоной отдыха иностранных туристов из Австрии, Франции и Швейцарии, к приездам которых население уже привыкло, и, более того, оно было заинтересовано в них, поскольку туризм приносил всем жителям доход.
2. Удобен был этот городок и для посещения советскими дипломатами, под крышей которых работали разведчики. К тому же Брунатэ находился недалеко от Милана, где тоже были советские представительства.
3. В разбросанных по склонам лесистой горы Сан-Маурицио гостиницах и пансионах можно было выбрать наиболее удачное помещение и сосредоточиться на подготовке к полному изложению на бумаге накопленной в памяти информации, а также подыскать здесь укромные места для проведения деловых бесед с агентом. Тем более что в окрестностях Брунатэ и в самом городе были хорошие возможности — серпантинная горная дорога и фуникулер — для выявления наружного наблюдения, которое могло осуществляться и местными, и иностранными спецслужбами.
Доводы куратора дела Каспара (под этой кличкой Мэр проходил в Центре) оказались убедительными. С этого времени в окрестностях Брунатэ разведкой стали подбираться места для проведения встречи с ним и пансионат, где он и Мэри могли бы остановиться на непродолжительное время под предлогом отдыха.
Пока готовилась явка с Мэром, в Лаборатории № 2 произошло в это время важное событие: 25 декабря 1946 года состоялся пуск первого в Европе советского атомного реактора. Он был осуществлен в обстановке полной секретности и потому не произвел особого впечатления на шефа ядерной программы Л. Берию, но тем не менее он стал с того времени более глубоко вникать во все вопросы проблемы № 1. Каждый день на его стол ложились рапортички о ходе дел на всех атомных объектах. На многих из них строительные работы стали вестись круглосуточно, и туда, где возникали сложные вопросы, он для их оперативного решения выезжал сам. Для этого у него были неограниченные права и полномочия: он мог, например, самолично изъять из состава Советской Армии военных строителей и передать их Главпромстрою НКВД, чтобы он мог в сжатые сроки варьировать не только одними стройотрядами из лагерей особого назначения, но и дешевой рабочей силой из Министерства обороны.
После невыразительного пуска уран-графитового реактора у Берии начали возникать сомнения: а не занимается ли Курчатов надувательством? Своими подозрениями он поделился с сопровождавшими его на атомные объекты сатрапами, далекими от науки. Те в угоду шефу-тирану лживо заявляли:
— А может быть, стоит отстранить его от руководства проектом? Ведь есть же у нас команда дублеров?!
Но Берия хорошо помнил, что Сталин более-менее снисходительно относится к руководителю Лаборатории № 2, и потому отклонил скороспелые провокационные предложения своего окружения:
— Пусть команда Курчатова работает, расстрелять мы всегда успеем…
Зато сотрудников I Управления МГБ пуск советского реактора значительно обрадовал.
— Мы, разведчики-атомщики, только после этого воспряли духом и поняли, — заметил начальник НТР Леонид Квасников, — что теперь-то уж нас не расстреляют как вредителей. Теперь доказательства нашей совместной успешной работы с учеными были налицо.
О весомом вкладе разведки в решение «проблемы № 1» свидетельствовало и последнее, самое короткое заключение руководителя Лаборатории № 2, собственноручно написанное им и направленное накануне нового, 1947 года министру госбезопасности СССР:
Совершенно секретно.
Лично.
Товарищу Абакумову В. С.
Материал, с которым меня сегодня ознакомил т. Василевский, по вопросам:
а) американской работы по сверхбомбе;
б) некоторые особенности в работе атомных котлов в Хэнфорде, по-моему, правдоподобны и представляют большой интерес для наших отечественных работ.
Экз. единственный.
Это заключение академика целиком и полностью относилось к доставленной из США информации, полученной от молодых физиков из Хэнфорда Анты и Адена (в последующем она послужит основанием для их вербовки). С начала 1947 года поступление материалов по атомной проблеме прекратилось из-за прямого указания В. Н. Меркулова о приостановлении работы с источниками в связи с неблагоприятной политической и оперативной обстановкой, сложившейся в США и Канаде после предательства Игоря Гузенко.