Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
До недавнего времени даже и не предполагалось, чтобы из архивов разведки с грифом «совершенно секретно» и «особой важности» можно было бы извлечь и рассекретить хотя бы одно дело. И только благодаря тому что в 1990 году была поставлена точка в истории «холодной войны», это стало возможным. С санкции бывшего руководства КГБ СССР с волнением открываю первый том личного дела резидента Антона и впервые узнаю о том, что Антон — Леонид Квасников — мой земляк, что у него много родственников в Туле и области, что ему по праву принадлежит исключительная роль в организации, становлении и укреплении нового направления разведки — научно-технической, в руководстве которой он находился почти двадцать лет. Что и говорить, Квасников в разведке — фигура крупного масштаба. Но рассказать
Он родился в 1905 году в семье железнодорожника на небольшой тогда станции Узловая Тульской губернии. Детские наблюдения за работой паровозов оставили неизгладимый след в его душе и навсегда привили любовь к технике. Именно любовь к паровозам и привела его в 1923 году в Тульский железнодорожный техникум. Учеба, общественная работа, занятия гимнастикой, лыжами поглощали все свободное время Квасникова. Так прошли три года. После окончания техникума работал в Орле помощником машиниста, потом техником депо — в Москве.
В 1929 году исполнилась его давнишняя мечта — он получил права машиниста. Ему стали доверять водить курьерские поезда.
Это было бурное и трудное время первых пятилеток. Ударными темпами строились крупные комбинаты, заводы, фабрики, создавались новые отрасли промышленности — авиационная, химическая, автомобильная. Стране потребовались инженерные кадры, способные управлять производством. По рекомендации трудового коллектива депо Квасникова направляют на учебу в Московский химико-технологический институт им. Д. И. Менделеева. Он становится студентом механического факультета, который через два года преобразован в институт химического машиностроения.
В 1934 году, на год раньше своего курса, он с отличием заканчивает институт. Как отличника учебы Квасникова рекомендуют в аспирантуру, однако, считая, что без прочных знаний практики производства трудно стать настоящим ученым, он настоял, чтобы его распределили куда-нибудь. Ему предложили возглавить группу отдела главного механика Чернореченского химического комбината в городе Дзержинске Горьковской области. На место работы Квасников выехал уже семейным человеком: он женился на студентке МВТУ Антонине Чижовой, родители которой были ранее тесно связаны с В. И. Лениным.
Не успели они обжиться на новом месте, как вдруг в конце 1935 года последовало распоряжение Главного управления учебных заведений Наркомата тяжелой промышленности об откомандировании инженера Квасникова на учебу в аспирантуру. Но защититься ему не дали: в апреле 1938 года его вызвали в Центральный Комитет ВКП(б) и волевым решением направили на работу в органы НКВД.
На Западе в свое время много писали о том, как советская разведка овладела самой оберегаемой тайной Америки по созданию атомной бомбы. В книге Ладислава Фараго «Война умов» сообщалось об этом следующим образом:
«…23 марта 1945 года работник советской разведки в Канаде встретился за завтраком с одним из своих источников… и пытался получить сведения о последних данных, касающихся радара, но источник сказал ему: «Радар больше не имеет значения. Теперь по-настоящему важна англо-американо-канадская попытка применить атомную энергию для военных целей…»
Так якобы советская разведка впервые узнала в 1945 году о важнейшем решении западных союзников создать атомную бомбу, после чего сведения о ней были переданы самому Сталину, и только тогда разведывательная машина Советского Союза сразу закрутилась…
Да, советская разведка приложила максимум усилий, чтобы получить сведения, которые были очень нужны России. Нужны не только для того, чтобы определить поведение в свете этого нового открытия, но и, главным образом, чтобы снабдить советских ученых необходимыми данными для скорейшей реализации собственного атомного проекта. Но все это было достигнуто не в 1945 году, как пишет Л. Фараго, а гораздо раньше.
В 1940 году назначенный на должность начальника 16-го отделения (научно-техническая разведка) ИНО ГУГБ НКВД Леонид Романович Квасников, будучи человеком, близким к научным исследованиям, обратил внимание на тот
И Овакимян, и Квасников неплохо разбирались в научно-технических вопросах: первый был кандидатом химических наук, второй готовил диссертацию в аспирантуре Московского института химического машиностроения и одновременно работал в специальной комиссии академика И. И. Артоболевского по обследованию заводов Наркомата оборонной промышленности с целью выработки предложений по улучшению технологических процессов производства боеприпасов. Кроме того, Квасников предложил автоматизировать несколько операций технологии снаряжения артиллерийских снарядов. Его идея оказалась настолько удачной, что сразу же последовало решение об изготовлении опытных образцов. Но защитить кандидатскую диссертацию Квасников не успел: судьба распорядилась иначе — по указанию свыше он был переведен на работу в иностранный отдел НКВД.
Имея подтверждающие данные резидента Овакимяна об исчезновении на Западе публикаций ученых-физиков по урановой проблеме, Квасников без указания свыше инициировал посылку директивы резидентурам в США, Англии, Франции и Германии начать поиск научных центров, где могут вестись теоретические исследования и практические работы по созданию суперсекретного атомного оружия, а также обеспечить получение оттуда достоверной развединформации.
И колесо завертелось…
Сначала пришел ответ из Германии: в донесении говорилось о том, что возле Пенемюнде в засекреченном исследовательском центре немцы разрабатывают дистанционно управляемые снаряды («Фау-1» и «Фау-2»), способные нести большой взрывной заряд. В феврале 1941 года резидентура в Нью-Йорке подтвердила правильность и своевременность поставленного Квасниковым задания: «…По сообщению агента Бир, ядерные исследования в США проводятся с некоторого времени секретно: ученые опасаются, что их публикации могут помочь немцам создать свою атомную бомбу…» Прочитав до конца шифровку, радости Квасникова не было предела: «Это надо же — как в воду глядел! Теперь главное — не сбиться, не затерять «атомный след»! А еще, — подумал он, — уговорить бы Фитина, [429] чтобы он не докладывал пока об этом наркому Берии…»
429
Павел Михайлович Фитин — начальник внешней разведки
Когда Квасников обратился с этой просьбой к начальнику разведки, тот, загадочно улыбнувшись, спросил:
— А почему бы нам и не подстраховаться — не проинформировать его?.. Не дай бог, всплывет когда-нибудь содержание этой шифровки, и нам с тобой не миновать тогда лагерной пыли, а то и пули в лоб.
— Но если мы и проинформируем его, он же все равно не поверит! И обвинит еще в дезинформации. Уж я-то знаю его!
Квасников имел все основания отозваться так о Берии: однажды судьба уже сталкивала его с «железным наркомом». Было это в 1939 году, когда коричневая чума фашизма начала расползаться по всей Европе, и масса людей, спасаясь от варварства гитлеровцев, устремилась на территорию СССР. Для урегулирования вопроса о беженцах была создана советско-германская Контрольно-пропускная комиссия, в которую вошли представители различных наркоматов. От НКВД в нее вошел Квасников. В удостоверении, выданном ему Наркоматом иностранных дел СССР, говорилось о том, что он пользуется правом неприкосновенности, всеми прочими дипломатическими преимуществами и что ему предоставлено право многократного перехода советско-германской границы.