Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
...К тому времени, когда Виктор завершил свой рассказ, они выпили и по третьей, и по четвертой.
— Ты, Саня, хотел со смертью Алексея разобраться, а здесь вот какой наворот, — раскручивая нож на столе, констатировал Казарян. Нож противно позвякал. Тесть придавил ладонью казаряновскую руку с ножом, прекратил звон и сказал:
— Это не убийство, Виктор, это самооборона.
— Плесните мне, а? — попросил Виктор и растер ссохшиеся губы. Поплохело что-то.
— Я плесну, плесну, — пообещал Смирнов и вдруг увидел, что тесть и Казарян поднялись
— У нас, в отличие от тебя, вольный пенсионер, дела, — объяснил тесть Алик.
— Ты остаешься здесь? — спросил Казарян.
— Во всяком случае, до вечера, — ответил Смирнов.
— Не забывай, Саня, что из гостиницы ты ко мне переехал. Так что ночевать приходи вовремя, — предупредил на прощание Алик, а Казарян, застегивая расстегнутую до пупа рубашку — ему всегда было жарко — сказал, морща увесистый армянский нос:
— Странный симбиоз жанров, Саня. Гиньоль и оперетта.
Они ушли. Смирнов плеснул в стакан и, глядя, как пьет Виктор, спросил сочувствующе:
— Скажи мне, Витя, ты в эту заваруху по недомыслию попал или сам себе что-то доказать хотел?
— Я не люблю, когда меня за дурака держат. Но, в общем, вы правы: сам себе хотел доказать, что я не пальцем деланный и кое-что могу. Оказалось не могу. Вот такие пироги. А вы-то зачем в эту кашу лезете?
— Убили моего друга. Да, друга. Все мы — дешевые засранцы, Витя. Смирнов вылез из-за стола, положил руку на Викторово плечо. — Вот я, к примеру. Как я тебе объявил? "Алексей Борзов был моим хорошим приятелем". А все оттого, что у Алексея недостаточно хорошая репутация была в нашем вонючем социалистическом обществе. Как же, с уголовниками знался, комбинировал как-то не по-советски. Я, говнюк, застеснялся — приятель. Он — друг. И за его смерть ответят мне, другу.
— А милиция на что? — задал дурацкий вопрос Виктор. — Пусть она ищет.
— Она поищет, поищет, и найдет. Или тебя, или дурачка какого-нибудь подставленного.
— Прямо так уж! — обиделся за милицию Виктор.
— Да, конечно, не так, Витя. Но одно ты должен понять: это мое дело. Вот что: пойдем в комнату, ты там на тахте устроишься, я к столу с бумажкой и карандашом сяду, и ты еще раз расскажешь мне все. Может, какие подробности вспомнишь, новые детальки разные. Ведь ты — художник слова, ты же наблюдательным должен быть! А со стола потом уберем.
И все по новой. Виктор валялся на тахте и рассказывал, очень старался не упустить что-нибудь. Смирнов слушал, изредка записывая конкретные вещи: имена, места действия, фразы, отдельные слова. На этот раз трудились часа полтора.
— Мне бы сотку за труды, — потребовал Виктор, окончив повествование.
— Заработал, — согласился Смирнов. — Налью. Но позже. Ты сначала побрейся, душик прими, бельишко чистое надень. Я на кухне приберусь и налью.
Так и сделали. Когда бритый, распаренный и даже розоватый Виктор в чистой рубахе и свежих брюках явился на кухню, на столе стоял стакан с соткой, а рядом лежало румяное яблоко.
Уселись. Виктор быстро
— Начать, конечно, надо было бы частым бреднем, с мелочевки, с маяты... Но ты у меня не в порядке. В запое, да и с хребтиной основательно переломанной. В тряпку они тебя превратили, которой пол вытирать. А ты должен быть злым, сообразительным, реактивным, как таракан. Есть предложение, Витя. Пойдем погуляем, а?
— А что? Можно и погулять! — храбро возгласил Виктор. После душа и сотки воспарил.
— Тогда так. Когда мы к тебе шли, я посмотрел на всякий случай, что и как. Вроде бы наблюдения нет. Но береженого бог бережет. Проверимся еще раз. Я сейчас пойду, а ты ровно через десять минут выходи и спускайся к Самотеке по переулку. Садовое напротив Цветного перейдешь, под мостом. Там хорошее пространство, и я как следует все рассмотрю. Встретимся на углу Садового и Трубной улицы.
Маленький-маленький Виктор переходил Садовое. У светофора постоял. Побежал, что хорошо. Ну, а людишки какие вокруг? Подходящие людишки. Поворот, и через Цветной. Кто там за ним из тех, с кем вместе Садовое перешли? В общем, чистенько.
— А теперь куда? — осведомился Виктор, подходя.
— А теперь, Витя, на пустырь, где ты конюха застрелил.
— Не пойду, — заупрямился Виктор.
Смирнов обнял его за плечи, заглянул в глаза, объяснил, успокаивая:
— Да что ты, дурашка! Там сейчас не страшно. — И повел.
И, действительно, не страшно. Пустырь был заброшенный, вздыбленный, и до того отвратительный, что даже дети на нем не играли. По-прежнему посередине возвышался трактор, как памятник неизвестным строителям, поставленный здесь навсегда.
— Откуда ты его увидел в первый раз? — спросил Смирнов.
— Вот отсюда, — Виктор остановился метрах в семи от трактора.
— А с какого места он гулять начал?
Виктор дробной рысью пересек пустырь и остановился, показывая, где был стрелок, остановился меж развалин кирпичного дома. Прихрамывая, доковылял до него Смирнов.
— Симпатичное местечко, — с удовлетворением отметил он. — Есть где завалиться. Ну-ка, поищи, Витя.
— А что искать? — спросил Виктор.
— Ты слабоумный у меня, что ли? Гильзы искать, гильзы! — возмутился Смирнов и присел на подходящий обломок стены. — Ищи давай, ищи.
Смирнов тихонько насвистывал "Дымилась, падая, ракета...", а Виктор на четвереньках перемещался между развалин, тщательно разглядывая замусоренную землю.
— Нашел! — вдруг ликующе завопил он, встал, выпрямился и воздел руку. В руке был миниатюрный аккуратный золотистый цилиндр.
— Благодарю за службу, — сказал Смирнов, взял гильзу, осмотрел, понюхал даже, а напоследок дунул в нее, издав жалобный свист. — Ну, пойдем дальше. Показывай теперь, откуда ты выстрелил.
Виктор остановился перед дырой в оштукатуренной и окрашенной в светло-зеленый цвет плоскостью, которая была когда-то стенкой жилой комнаты.