Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Что, подала на алименты? — спросил с тревогой.
Евгений рассмеялся.
— Не беспокойтесь, это вам не грозит. Дети уже взрослые.
— Почему дети? — удивился Малинин.
— Разве вы не знаете, что София Георгице родила от вас двойню, мальчика и девочку? — спросил Евгений.
— Не знал. Я думал — один ребенок.
Евгений продолжал допрос.
— Вы советовали Георгице сделать аборт, когда она сказала вам, что беременна?
— Советовал.
— А когда легла в больницу рожать, быстренько
— Да.
— Значит, нашкодили — и в кусты?
— Ну, — замялся Малинин, — сами понимаете... Я же был женат, уже имел ребенка...
— Я-то понимаю, а вот понимаете ли вы подлость своего поступка?
— С кем не случалось в молодости...
— Итак, вы не отрицаете своих интимных связей с Софией Георгице в Одессе и того, что она родила детей от вас?
— Куда же деться, раз вы знаете. Но, если не секрет, разрешите спросить — зачем это вам через столько лет?
Евгений уклонился от прямого ответа.
— В нашей практике бывает, что мы интересуемся событиями и фактами значительно большей давности.
Малинин попытался доверчиво улыбнуться, но это вышло у него неуклюже и неприятно.
— Да я... понимаете, и не боюсь вроде, однако не хотелось, чтобы в селе узнали, не говоря уже о жене...
— Не волнуйтесь, наш разговор останется в тайне, так что это не повредит вам ни в работе, ни в семейной жизни, — успокоил его Евгений.
Когда Малинин вышел, виновато попрощавшись, я спросил Евгения, почему он не сказал ничего об Ирине Гай и о Софии.
Евгений равнодушно махнул рукой.
— Это ему не нужно. Эгоист. Думает только о себе, дрожит за свою шкуру.
Я не стал спорить. У моего приятеля был опыт, наметанный глаз и еще, как говорят, нюх на людей. Мне тоже, по правде, не понравился этот Малинин. Даже не поинтересовался, что с детьми, где они.
Словно читая мои мысли, Евгений сказал:
— Жаль, что нашим законодательством не предусмотрено за такие поступки сурово наказывать мужчин. Я бы этого Малинина и сегодня поставил перед судом.
Однако, что бы там ни было, а этот Малинин, как и София Унгур, свидетельствовали в пользу Ирины Гай, и это меня успокаивало.
— Не торопись радоваться, — заметил Евгений, когда я ему сказал об этом. — Их показания еще могут быть опровергнуты другими неожиданными свидетелями. Впереди еще много работы.
В тот же день мы выехали обратно в Одессу.
Утром Евгений сказал мне:
— Вижу, ты со мной ничего не напишешь. Так что оставайся, пожалуй, дома и работай, а я поеду в город сам.
— Ни в коем случае! — запротестовал я. — Поедем вместе!
Еще вечером Евгений разработал такой план: найти хотя бы одну из тех девчат, что жили в общежитии с Софией Георгице, встретиться и поговорить с теткой Гай Анастасией Павловной
— Тогда быстро собирайся и пошли! — скомандовал Евгений, хотя я уже стоял одетый.
С теткой Гай было легко, Евгений знал ее адрес, а вот найти девчат из общежития представлялось сложнее. Их или давно уже не было в Одессе, или вышли замуж и поменяли фамилии.
— А зачем тебе, в конце концов, те девчата? — спросил я Евгения по дороге к трамваю. — Что они тебе могут подтвердить? Ведь София им соврала, что родила ребенка и он умер.
— Вот именно это пусть и подтвердят, — ответил Евгений. — И еще пускай подтвердят личность Малинина. Он же приходил к ним в общежитие, и они его должны знать. Каждое свидетельство людей заинтересованных надо подтвердить свидетельством людей посторонних.
Через час мы были возле городского управления внутренних дел, и Евгений исчез за его массивной дверью. Там он должен был договориться о поиске Елены Приходько и Екатерины Шкребтий. А пока их будут искать, мы поедем к тетке Гай, послушаем, что она расскажет о своей любимице Ирине.
Пробыл Евгений в городском управлении недолго, минут двадцать, и мы отправились на улицу Пролетарскую, сорок один, к Сормовой.
Это была уже старая, немощная бабуся. Но не из таких, что с годами становятся равнодушными к своей внешности, обстановке в квартире. Анастасия Павловна, еще довоенный фармацевт, в небольшой однокомнатной квартире поддерживала идеальный порядок.
Встретила нас Сормова приветливо, сразу предложила сесть, пододвинула к столу крепкие деревянные стулья с гнутыми спинками и ножками.
— Садитесь, а я сейчас согрею чай, — сказала она громко, направляясь на кухню.
Я хотел было возразить, но Евгений остановил меня: пускай, неудобно отказывать старому человеку в гостеприимстве. Да и потом, за чашкой чая, откровенней становится разговор.
Чайник закипел быстро. Евгений попросил Анастасию Павловну выслушать его внимательно, ответить на вопросы, а уж затем он расскажет, что интересует его.
— Я сразу поняла, что-то случилось, — сказала старушка. — Рассказывайте. — Она села на табурет возле Евгения и наставила на него левое ухо, пояснив, что плохо слышит.
Когда Евгений закончил рассказывать, Анастасия Павловна не заплакала, как я ожидал, а сокрушенно вздохнула и громко заговорила:
— Вот оно, значит, как! Я еще тогда замечала — что-то не то с детками у Ириночки. Не было у нее того материнского чувства к ним, какое появляется у женщин после родов. И то, что нет у нее молока, показалось мне странным. И одолженные деньги, которые она отнесла кому-то на второй день.
— Простите, Анастасия Павловна, — перебил ее Евгений. — А Ирина отдала вам те деньги, что тогда одолжила?