Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20

Василенко Иван Дмитриевич

— В такую рань на улицах пусто,— наконец заговорил прораб.— Я торопился, по сторонам не оглядывался…

— И вы ничего не видели… там… за углом? — Никитин не мог скрыть своего изумления.

— Ничего.

— Но вас даже спросили на съемочной площадке… Режиссер спросил: не видели ли вы актера на велосипеде? И вы ответили — актера не видели, а велосипед на асфальте лежит!

— Вас как зовут, молодой человек? — спросил вдруг Вобликов.

— Евгений Петрович.

— Евгений Петрович, у вас в чемоданчике магнитофон? — Он показал глазами на «дипломат», который Никитин положил на

свободный пень.

— Да что вы! Нет там никакого магнитофона. Мы с вами потом запишем ваши показания — вот и все.

— Покажите!

— Раскрыть чемодан? — младший лейтенант растерялся.— Вы мне не верите?

— Покажите.

Никитин раскрыл «дипломат». Там вперемешку лежали общипанный батон, два плавленых сырка, электробритва, носовой платок и «Бойня номер пять» Курта Воннегута.

— Никаких магнитофонов, как видите,— обиженно сказал младший лейтенант. Мирила его с таким откровенным недоверием надежда, что теперь прораб заговорит. Но Вобликов оказался непредсказуем:

— Так вот, Евгений Петрович, ничего и никого на улице Халтурина я не видел. Да, ко мне кто-то обратился на Дворцовой с вопросом. Но я по рассеянности даже не понял его. А про велосипед вообще ничего не говорил. Не видел я велосипеда.

«Неужели преступники добрались до прораба раньше, чем я? — подумал Никитин.— Но как?»

— Константин Демьянович, обратите внимание на фото,— он сунул фотографию Вобликову прямо под нос.— Куда вы смотрите?

— Наверное, оглянулся на свой дом! — впервые лицо прораба осветило подобие улыбки.— Я все-таки на месяц уезжал! — Он взял крупную ягоду из миски и, оторвав листочки, отправил в рот. Никитин еле удержался, чтобы не последовать его примеру. Уж больно аппетитно выглядела клубника.

— Я, наверное, совершил ошибку, что не посвятил вас в подробности. В то утро, на улице Халтурина, можно сказать, в то самое время, когда там находились вы, совершено преступление. Похищен или убит известный певец Леонид Орешников. Вы, конечно, слышали о нем?

— Нет. Все эти крикуны для меня — на одно лицо.

Никитин чуть не прикусил язык, чтобы не выпалить какую-нибудь резкость. Чтобы так — о его любимом певце!

— Ну что ж. Кому поп, а кому попадья… Но эти, как вы выражаетесь крикуны, люди. И похищение человека — опасное преступление.

— Что вы мне прописи читаете! — недовольно сказал Вобликов и отправил в рот очередную ягоду. Он делал это, наверное, машинально, даже не вполне ощущая их вкус.

«Какое добро переводит!» — возмутился в душе младший лейтенант.

— Я вам не прописи читаю.— Он лихорадочно соображал, стоит ли намекнуть этому упрямому или запуганному человеку, что и его жизни угрожает опасность. Если преступники у него побывали — он и сам прекрасно знает об этом, если нет — можно напугать его. Когда Никитин и Панин обговаривали перед отъездом в Опухлики, как себя вести с прорабом, они, кажется, предусмотрели все варианты. Но и вообразить не могли, что свидетель откажется давать показания.— Не прописи,— повторил младший лейтенант,— а просто хочу, чтобы вы поняли: от вас зависит, сможем мы спасти жизнь человеку или нет.

— Это от вас зависит. Вы — милиция.

— Да ведь преступники видели вас! Видели! И фотография ваша

у них есть. Как вы думаете, зачем?

— Вот потому я и молчу,— шепотом сказал Вобликов.— И буду молчать. И даже от этих своих слов отопрусь, если вздумаете приобщить их к делу. Поняли? Потому, что сейчас я вам понадобился, вы и за тридевять земель приехали. А когда свое заполучите, я один на один с бандитами останусь. Вы даже шагу не шагнете, чтобы меня защитить!

— Вот вы и высказались. Прекрасная речь. Яркая.— Никитин говорил очень спокойно, хотя внутри у него все клокотало от злости.— Мы так и запишем в протоколе: от дачи показаний товарищ Вобликов Константин Демьянович отказался. А за это, кстати, его могут и к уголовной ответственности привлечь.— Он протянул бланк прорабу: — Распишитесь.

Вобликов демонстративно отодвинул его, оставив на бумаге красное пятнышко клубничного сока.

— Что? И подписывать не желаете? Логично. Так и изобразим: «Подписать протокол гражданин Вобликов отказался».

Никитин вышел на дорогу. У «Москвича» были распахнуты двери, а молодой шофер спал, сладко похрапывая.

«Что же мне делать? — думал младший лейтенант.— Хоть не возвращайся. Кто мне поверит, что свидетеля не смог разговорить? Засмеют».— Он не на шутку расстроился и стоял у машины в нерешительности. Уезжать в Ленинград с пустыми руками никак не хотелось.

— Евгений Петрович! — окликнул его проснувшийся шофер.— Как охота?

— С пустыми руками,— тихо сказал Никитин. Краем глаза он заметил, что прораб подошел к калитке и смотрит на них. Показывать свое огорчение младший лейтенант не собирался.

— Едем, Коля! Мы свое дело сделали.— Он кинул кейс на заднее сиденье и сел рядом с водителем.

Из Великих Лук Никитин позвонил в Ленинград. Панин молча выслушал младшего лейтенанта, лишь время от времени отрывисто бросая: «Так! Так-так!» А когда Никитин закончил, капитан сказал: «Интересно»,— и долго молчал.

— Мне-то чего делать? — спросил Евгений.

— Поскорее возвращаться. Ты здесь позарез нужен.

— А с этим хмырем как?

— Да никак! Ты же не будешь ему пятки прижигать? Законом не предусмотрено.

То, что капитан ни в чем не упрекнул, и обрадовало и удивило Никитина. Он знал, сколько надежд возлагал Панин на «мужчину с портфелем».

17

— Вспомните еще раз, что произошло на съемочной площадке,— попросил капитан, когда рано утром пригласил к себе в кабинет режиссера и оператора.

Николай Мартынов, полулежавший в глубоком кресле, посмотрел на Максимова, призывая его начать вспоминать первым. Вид у оператора был сонный, словно его только что вытащили из постели. Да наверное так оно и было.

— Что же еще вспоминать? — нерешительно сказал режиссер.— Все так обычно… Мы с Леней немножко поконфликтовали из-за его костюма. Наряд он себе придумал невероятный!

— Какая-то желтая хламида! — проворчал оператор.— Можете себе представить: желтое здание архива, и он выезжает в желто-черной тряпке. Попробуйте снимать! — Мартынов снова прикрыл глаза. Дальше злополучного наряда певца разговор не двигался.