Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Буров снова шаг за шагом повторял недавно пройденный путь…
Несколько раз он брался было за перо, но вывел только одну фразу в верхнем правом углу листа: «Послу Союза Советских Социалистических Республик», — и снова откладывал его. Сидел, ссутулившись, не мигая глядя в окно, где сквозь пелену дождя начинал продираться рассвет.
Презрительные, непрощающие глаза отца смотрели на Бурова. Непрощающие. И все остальное теряло смысл. И рука не в силах была водить пером по бумаге. И ничего нельзя было вернуть. Ничего.
Буров достал из стола маленький пистолет, похожий
Буров упал лицом в траву. Трава была мокрая от дождя. Она пахла чем-то невыносимо знакомым, какими- то цветами, название которых уже не смогла подсказать Бурову его слабеющая память.
В первый момент ему было даже не больно — только слабость. «Всю жизнь я делал только ошибки, — мелькнула у Бурова мысль, — всю жизнь, но только не сейчас…» И он увидел вдруг родной дом и белую лошадь у крыльца… «Мама», — хотел он позвать, но уже не смог.
Нестерпимая боль ожгла ему грудь. Буров застонал, пальцы его вцепились в траву, словно хотели захватить горсть этой, так знакомо пахнущей, но чужой земли и уже не смогли…
9
«Вот и еще одно утро пропало, — с легкой досадой подумал комиссар. — Теперь весь день голова будет болеть». Он всегда сердился, если его будили слишком рано по пустякам. Клод был молодым полицейским и, видно, еще не привык к порядкам в комиссариате…
Комиссар вошел в дом. Здесь было холодно и неуютно. И как-то уж слишком чистенько, слишком прилизано. Судя по неразобранной постели, этот Буроф и не ложился спать.
На письменном столе, едва различимая в утреннем свете, горела настольная лампа, лишь подчеркивая неуютность навсегда покинутого хозяином жилища. Комиссар дернул за кисточку выключателя. Потом, пройдясь по комнате, остановился у дорогого громоздкого «Грюндига». Большая пластинка лежала на диске проигрывателя. Комиссар нажал клавиш. Песню эту комиссару уже приходилось где-то слышать. Пела женщина. Тоскливо, протяжно. Слов он не понимал, но ему очень нравилась мелодия — широкая, раздольная. «Ладно, пора ехать делом заниматься», — чуть теплея подумал он и выключил проигрыватель.
На улицах уже было полно народу и машин, когда он ехал в комиссариат. Полицейский «ситроен» с трудом расчищал себе дорогу, беспрестанно включая сирену. Но в этот утренний час никто не обратил внимания ни на полицейскую машину, ни на ехавшую позади санитарную. У каждого хватало своих забот.
Сергей Высоцкий
УВОЛЬНЕНИЕ НА СУТКИ. РАССКАЗЫ
УВОЛЬНЕНИЕ НА СУТКИ
Когда Т-108-й, отсемафорив постам службы наблюдения и связи, миновал Кронштадт и морской собор стал таять в дымке, Гаврилов спустился в кубрик и молча сидел там, дожидаясь, когда его сосед Журков кончит бриться. Журков не торопился, густо намыливал пухлые
— В увольнении что главное? — говорил он, обращаясь к своему отражению в небольшом, круглом, как его лицо, зеркале. — Гладко выбриться, надраить бляху и корочки. Ни одна девушка не устоит… У тебя, Гаврилов, знакомые небось на каждой линии Васиного острова есть?
Гаврилов молчал, досадуя на медлительность приятеля, на его благодушную болтовню.
— Мрачный ты кореш, Гаврилов, — не дождавшись ответа, продолжал Журков. — Мрачней тебя на Балтике не найдешь. Разве что адмирал Макаров в Кронштадте… И парень вроде бы свойский, другом считаешься…
— Кончай, Леня, трепаться, — сказал Гаврилов, глядя в иллюминатор. Вдали виднелась полоска берега, можно было разглядеть лес, шпиль какого-то собора. «Наверное, Петергоф уже, — подумал Гаврилов. — Или еще Рамбов» [18] .
18
— Ты, Гаврилов, совсем бешеный стал. — Журков вытер лицо полотенцем и, плеснув на ладонь одеколону, опрокинул все на лицо, громко зафыркал. — Нет, правда, Гаврилов. У всех настроение что надо! В Питере тралец на ремонт ставят. Как-никак с месяц прокантуемся. Тебе бы в первую очередь и радоваться. А ты только ноздри раздуваешь.
Он аккуратно протер бритву, хотел уложить в коробочку, помедлив, спросил:
— Ты бриться будешь?
— Я уже брился, — ответил Гаврилов.
— Да ведь чего я спрашиваю — ты у нас молодой, тебе же брить еще нечего!
Журков надел новенькую белую форменку, аккуратно расправил. Подмигнул сам себе.
— Держитесь, девочки!
Форма сидела на нем ладно, словно пригнанная хорошим портным. Да и сам он был ладный, крепкий.
— Пойдем, Гаврилов! Ленинград прямо по носу!..
Как только он ушел, Гаврилов быстро открыл свой рундук, достал с самого дна небольшой сверток, развернул осторожно. Тускло блеснул в его руке пистолет. Гаврилов тщательно протер его драной тельняшкой. Вынул обойму. Сосчитал патроны, хотя хорошо знал, что их всего три. И пистолет, и эти три патрона к нему он приобрел несколько месяцев назад в Таллине на базаре за четыреста рублей. Деньги он копил долго, откладывая от своего небогатого матросского довольствия, не тратил ни на что другое…
Гаврилов вставил обойму на место, прикинул пистолет на ладони, словно хотел узнать, много ли в нем весу. Кто-то гулко затопал по трапу, спускаясь вниз. Гаврилов поспешно сунул пистолет в карман. Наклонился над рундуком. Но шаги протопали мимо, и он опять достал пистолет и поднял на уровень глаза, словно прицеливался в кого-то. Лицо его стало жестким и даже каким-то отрешенным, но рука, сжимавшая рукоять, задрожала. По трапу опять затопали, и Гаврилов снова спрятал пистолет. Оружие тянуло карман, пришлось потуже затянуть ремень. Он постоял еще несколько минут, задумчиво глядя в иллюминатор, и поднялся на палубу.