Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

Михеев Михаил Петрович

Но как жалко бросать старое место: облюбованное, обжитое, где даже днепровские лещи стали чуть ли не ручными...

Человек стоял и смотрел, как выходят на берег незнакомцы. Был невысокого роста, пожилой, все его убранство — соломенная шляпа и выцветшие черные сатиновые трусы, длинные, чуть ли не до колен. Стоял и смотрел молча, не ответил на приветствие Хаблака и, не произнеся ни слова, отвернулся и направился к палатке.

Ефимов сел на носу катера, а Хаблак разделся, разбежался и бросился в воду с шумом, смеясь и выкрикивая что-то. Он плыл, широко загребая

воду руками и болтая ногами так, что брызги бушевали вокруг.

Человек в шляпе выбежал из палатки и закричал визгливо:

— А ну тише! Рыбу разгонишь, чертова твоя душа! Я тебя сейчас!..

Будто в подтверждение его слов и для укрепления позиций этого щуплого, даже болезненного на вид человека из палатки вышел здоровяк — также в черных трусах, но без шляпы, в синей майке, дедок доставал ему лишь до груди, а верзила, казалось, загородил собою весь выход из палатки — стоял, упершись ладонями в бедра, как олицетворение силы, могущества, будто угрожал каждому, кто посмеет вторгнуться в его владения. Но Хаблак не обращал внимания на недвусмысленное предупреждение, брызгался и дурачился в воде, и тогда здоровила сделал несколько шагов к воде и крикнул сердито:

— Ты слышишь, кому говорят: рыбу отпугнешь!

Хаблак лег на спину, раскинул руки и спросил наивно:

— А ловится?

— Ловится, не ловится, твое какое дело?

Он явно нарывался на скандал, однако Хаблаку любой ценой надо было избежать ссоры.

— Извини, — сказал мягко, — я не знал... Он поплыл к берегу тихо, стараясь не поднимать брызг, здоровяк повернулся к нему в профиль, и Хаблак чуть не погрузился в воду от неожиданности.

Все точно так, как описывали наблюдательные мальчишки из приморского поселка: прямой и как будто перебитый нос, крутой подбородок, скуластое лицо — в самом деле похож на Энгибаряна, только у Энгибаряна (Хаблак вспомнил, как стоит он рядом с боксерами, только что закончившими поединок, улыбается приветливо, готовясь поднять руку победителя) выражение лица совсем другое, доброжелательное, а этот хмурый, даже свирепый, и глаза излучают злость и непримиримость.

Хаблак осторожно вылез из воды, приложил руку к сердцу, даже сделал попытку поклониться вежливо. Все — поза, голос, улыбка должны были засвидетельствовать его искреннее раскаяние. Краем глаза увидел, что его унизительная поза понравилась здоровяку, черты лица у него смягчились, он как-то расслабился и опустил руки. Но все же пробурчал угрожающе:

— Покупался и валяй отсюда. Место занято!

— Занято так занято, — быстро согласился Хаблак. — Сами видим.

— А если видите...

Хаблак попрыгал на одной ноге, выливая воду из уха. Кивнул на костер, над которым висел закопченный котелок — что-то в нем булькало и пахло вкусно.

— Уху варите? — спросил.

— А тебе что?

— Вкусно пахнет.

— Не для вас.

— Не для нас так не для нас, — пожал плечами. — На всех не наберешься. А я думал: наша поллитра, ваша ушица.

Сразу почувствовал: его предложение не осталось без внимания. Здоровила перевел взгляд на своего пожилого

товарища, тот решительно подтянул свои длинные трусы, может, это у них был какой-то условный знак, но верзила все же покачал головой и презрительно хмыкнул.

— Поллитра на четверых... — презрительно процедил сквозь зубы.

Хаблак понял его и угодливо-радостно уточнил:

— Так найдется еще...

Пожилой еще решительнее подтянул трусы: перспектива вырисовывалась заманчивая, и он, чтоб отрезать здоровяку путь к отступлению, спросил:

— Самогон?

— Казенка, — еще радостнее заявил Хаблак. — Чистая, пшеничная.

Видно, упоминание о пшеничной окончательно развеяло сомнения верзилы: он молвил чуть ли не любезно:

— Тогда другое дело...

— Мы сейчас, — засуетился Хаблак. — Еще есть консервы, огурцы и хлеб свежий.

— Тяни, — скомандовал здоровяк и смел со стола прямо на песок какие-то объедки. Постелил газету и велел пожилому: — Давай, Лукьян, стаканы, ведь уха уже готова.

Хаблак торжественно поставил на стол бутылки. Ефимов принес консервы, огурцы и зеленый лук, верзила начал резать хлеб, а Лукьян снял с огня котелок, чтоб уха немного остыла.

Хаблак подал Лукьяну руку.

— Серега, — отрекомендовался, — а это мой друг Володя Ефимов, его тут в Сосновке все знают: инженер и начальник мастерских, а я на насосной станции вкалываю.

— Из Сосновки, значит? — переспросил здоровила. Видно, это окончательно примирило его с незваными гостями, потому что сам подал Хаблаку руку и назвался: — Яков.

Ефимов привычно откупорил бутылку, почти не глядя разлил в стаканы — вышло точно поровну, и Лукьян довольно потер руки.

— Вот это глаз! — сказал уважительно. — Сразу видно: у человека есть глаз и опыт. Тебя как, Владимиром зовут? Твое здоровье, Вова.

Хаблак поднял свой стакан. С его лица не сходила радостно-выжидательная улыбка, будто и первый глоток, и уха, и лук с огурцами предвещали что-то интересное и значительное.

— За знакомство, Яков! — сказал с почтением и даже поднялся.

— Будем! — ответил тот несколько небрежно, как и подобало зажиточному хозяину, принимающему бедного соседа.

Выпил Яков с удовольствием, для порядка помахал ладонью перед ртом, откусив огурец, захрустел вкусно, обводя всех сразу подобревшими глазами.

— Оно, может, и правильно, — сказал он, — что собралась компания. А то мы с Лукьяном уже надоели друг другу, поболтать не о чем.

— Давно отдыхаете? — сочувственно поинтересовался Хаблак.

— Я же говорю: надоело, — уклонился от прямого ответа Яков.

— Но тут ведь вода и воздух! — возразил Ефимов. — Я всегда только на Днепре отдыхаю.

— Катер у тебя классный, — заметил Лукьян.

— Есть немного...

— Не немного, а ого!.. Я в этом петрю. Водомет?

— Точно.

— Таких в Киеве по пальцам пересчитать можно.

— У нас в Сосновке один.

— Сам делал?

— Не совсем, хлопцы помогали.

— Без помощи не обойдешься.

— Ваш? — кивнул в сторону «Прогресса» Ефимов.